— Софи… Ты прекрасна.

— М-м, — невнятно промычала она, заправляя распущенные волосы за ухо. Ей вдруг стало неловко и за то, что она выбрала нарядное платье, и за то, что распустила волосы. Ведь Джон сказал ей, что их распускают, когда хотя быть красивыми.

Джон поставил бутылку на стол и подошел к ней. Он рассмотрел ее, придержав за плечи и восхищенно вздохнул.

— Моя госпожа прекрасней рассвета и заката.

— Твоя госпожа готова сквозь землю провалиться.

— Почему?

— Я не знаю!

Джон засмеялся.

— Я не могу этого допустить. Земля очень-очень далеко.

— Давай… начнем. Что там у тебя заготовлено…

Джон с усмешкой отодвинул ей стул. Софи села чинно, сложив руки на коленях. Джон задержался, отодвинул ее волосы с плеча. Софи повернулась, чтобы рассмотреть, что он там задумал и замерла. Джон наклонился и жарко поцеловал ее в шею. Софи словно молнией ударило. Она закрыла глаза и задышала ртом. Джон нежно и медленно прошелся невесомыми поцелуями от основания шеи до уха и отстранился. Софи еле разлепила затуманенные глаза.

Она смотрела на Джона, он на нее. Несколько секунд они молчали, глядя друг на друга темными голодными глазами. Наконец, Джон сглотнул, моргнул, прогоняя из взгляда поволоку и с улыбкой пошел на свое место напротив. Софи улыбнулась и придвинулась к столу.

— Это горькое вино. — Сказал Джон, усаживаясь. Чтобы прогнать из голоса хрипотцу ему пришлось кашлянуть. — По традиции супруги выпивают по бокалу.

— Почему горькое?

— Потому что без горечи нельзя узнать сладости. У нас это символ будущих радостей и преодоленных бед. На рождение детей так же пьют его.

Джон поднял бокал, Софи взяла свой. Они чокнулись.

— А тост? — спросила Софи.

— За тебя и меня. За все время, что нам отмеряно.

Софи отпила и тут же скривилась.

— О боже! — фыркнула она. — Оно же горчющее!