Закружилась голова. Затошнило. На одно мимолетное мгновение женщина почувствовала себя больше чем машиной, больше чем механическими крыльями за спиной – но в то же время гораздо меньше. Крылья ничего не значили вне служения меха-дэве.

Благочестие Земолай дало тонюсенькую трещину; возможно, она наметилась давным-давно. Крылатая ждала срыва еще много лет назад. Она рассчитывала погибнуть в битве с боевым кличем на устах или сойдя с ума от ярости в карантинной клетке – отнятая у нее судьба, жестокое милосердие. Она не ожидала, что конец наступит так. Тихо. Мягко. Без всякой помпы.

Единственное крохотное колебание распахнуло окно свежему воздуху в месте, уже много лет не ведавшем чистого вдоха.

Земолай просыпалась.

Но еще не знала об этом.

На пятнадцатый этаж Земолай поднялась на внутреннем лифте – слишком устала, чтобы снова выходить из башни и перелетать к себе на балкон (упущенная возможность).

В комнате ее ожидали пыль и пустота. Кровать, письменный стол, сундук с вещами. От рабочих казарм она отличалась разве что тем, что была отдельной и запиралась, да из стены напротив кровати торчали крючья для крыльев.

Крылатая придвинулась к стене спиной и нажала на фиксатор на позвоночнике. Резьбовые цилиндры в портах завертелись против часовой стрелки, жужжа громче, чем хотелось бы (пора смазывать), – а затем крюки резко сняли тяжесть со спины.

Земолай застонала от облегчения и вышла из-под крыльев. В открытые порты хлынул прохладный воздух, и она вздрогнула. Цилиндры с толстыми бороздками сидели глубоко в костных мозолях на спине, а их механервные окончания уходили непосредственно в спинной мозг. Она чувствовала себя уязвимой. Голой. Не хотелось ничего, только рухнуть в постель и забыть этот день, весь этот год.

Месяц она провела в патруле на этот раз. Месяц!

Месяц трехдневных смен – прочесывая горизонт при свете дня, противостоя холодным ночным ветрам; останавливаясь лишь ненадолго, чтобы справить нужду и наполнить едой и водой контейнеры, прицепленные к крестообразной портупее. Ночной отдых на скалистом аванпосте, пока ее подменял дежурный, а потом снова три дня в воздухе.

Земолай вымоталась вконец.

Но крылья грязные, а это недопустимо.

Она раскрыла их. Нынче в кузницах выковывали металл всех цветов неба, но Земолай никогда не хотела ничего, кроме блестящей меди. Пусть старомодно, но вид ее до сих пор вызывал у крылатой чуть заметную улыбку.

«Пожалуйста», – прошелестел в памяти голос Хай Савро, и улыбка Земолай погасла.

Сегодня вечером она сделала глупость. Зла была (она не хотела об этом думать), потому что (она не хотела об этом думать)…