— Что угодно, только душу мою не уничтожайте, — буркнул Вольгант, покидая трибуну.
Запах аммиака и бензина тянулся за ним шлейфом.
Пока Вольганта сменяли другие свидетели, зал снова утонул в шепоте. Еще три ракшаса и пять манров подтвердили, что вместо того, чтобы заниматься наставничеством, Гламентил постоянно покидал Обитель, путешествуя по другим планетам галактики. Его видели на Лире, Кинвине, Суре, Говине — везде, где массово распадались призраки. Особо ярко разглагольствовал о преступлениях Глэма некий херувим по имени Тракс, удивительно осведомленный обо всех передвижениях обвиняемого. Это, конечно, ложь, но Тракс говорил убедительно.
Феликс не мог понять, как обвинения связаны с ним самим. Если кто-то объединяет души, то этого даже никто не замечает, как в случае с Андрианом. Подобное — редкость. Только безумцы, вроде Вольганта, промышляют подобным. Но их единицы.
Эта лживая трель ведет к чему-то другому.
Дарис — гроссмейстер шахмат судьбы. Заранее просчитал каждый ход и расставил фигуры. Играя за черных, умудряется контролировать ходы белых.
Когда свидетели закончились — а их было двенадцать! — Трибунал обратился к Дарису.
— Обвинитель, просим высказаться по части обвинений манра Феликса Мрит Талуд.
Взоры присутствующих переключились на Феликса. Присяжные глядели во все глаза. Судьи отпрянули от тронов и заинтересованно склонились.
Дарис говорил медленно и уверенно, словно исполнял душетрогающую симфонию на сцене. Отголоски его слов кружилось под купальным потолком. Трибунал внимательно слушал, впитывал каждое слово.
— Наставником Феликса я являюсь вот уже несколько веков. С тех самых пор, как его душа зародилась на плато. Мы очень близки. И я безумно гордился, что мой подопечный первый раз за всю историю Обители станет херувимом, перепрыгнув касту асуров. Это честь для наставника. Немыслимая честь… Никому такого не удавалось…
Учитель тоскливо обратил лицо к потолку. У него удивительно проницательное, философское лицо — у самих мудрецов таких не бывает. Это образ со страниц книг. Безупречно сказочный. Человек без обыденных слабостей. Без пристрастий. Он никогда не был иным, не показывал другую свою сторону веками. Присяжные слушали затаив дыхание, будто дыханием Дариса можно сдуть. И он продолжал:
— К сожалению, гордость меня ослепила... Недавно, совершенно случайно, я узнал правду. Распахнул глаза, которые застила пелена любви. Любви к другу. Узнал, как именно любимый ученик сумел добиться такого потрясающего результата за короткий срок. И поверьте, я корю себя за тот день. Хочу стереть свою память, лишь бы не делать то, что делаю сейчас перед вами. Я не хочу рушить жизнь того, кого люблю. О ком заботился веками! Но я… обязан. — Дарис выдержал должную паузу. — Феликс не взращивал в себе энергетику, подобно питающемуся водой цветку. Нет... Он цветок, который научился крепнуть, пожирая другие цветы Обители. Гламентил лишь соучастник: помогал Феликсу отправляться на другие планеты и пожирать призраков. Вот как Феликс Талуд стал херувимом. И скоро станет серафимом. Вот куда пропадают души призраков. Они не распадаются. Их едят.