– Скажи, где сейчас живут матушка с Маликом? – спросил Юлиан, видя, что его не узнают.

– Матушка, господин?.. Мал-лик… – И тут до мальчика дошло, кто стоит перед ним. Он застыл с распахнутым ртом.

– Да, где они живут?

– Там, там, в доме умершего вдовца Уннота, – трясущейся рукой показал Элиот и побежал к остальным.

– Это же Уильям… – вдруг заметил один из жителей.

– Уильям!.. Точно он!

Из домов выходили еще люди.

– Демон вернулся! Зовите вождя!

– Отродье Граго!.. Лю-ю-юди-и, вождя!

На лицах жителей появилась угрожающая темнота. В чужеземце многие начинали признавать рыбака Уильяма, пугались и тыкали в него пальцами. Поднялся заунывный вой поселянок. Во дворах залаяли собаки, точно почуявшие демонов. Заплакали малые дети, которых потащили по домам, чтобы уберечь от проклятия.

Некоторые жители глядели недоверчиво, потирали глаза кулаками, таким уж невозможным им казалось все происходящее, а другие и вовсе побежали разнести вести.

– Вернулся демон! – разлеталось повсюду.

– Демо-о-он! Упаси нас Ямес!

– Веди нас к больной женщине, сын мой! – властно приказала Мариэльд, так и не покинув седла.

Чувствуя, как колотится его сердце, Юлиан быстрым шагом повел ноэльцев по глухой улочке, где некогда жила бабушка Удда. Остановился он около соседнего покосившегося глиняного дома. Позади был разбит огородик, и о нем явно забыли еще летом: холм прошлогодней листвы, лопата и грабли лежали брошенными на присыпанной снегом земле. Все здесь гнило в сырости, неухоженности. Покосившуюся на петлях дверь кто-то, видимо, отремонтировал перед самыми холодами, но сделал это неумело: в щели продолжали задувать стылые зимние ветра.

У господина принял поводья молчаливый Кьенс.

Пацель неуклюже спустился со своей пухлой кобылки и поправил такую же пухлую сумку, затем подал руку старой графине, чьи серебристые косы упали на спину, едва она скинула капюшон.

Юлиан постучал в дверь.

– Ну что опять?! Скоро отдам! – послышался знакомый ворчливый голос. Дверь отворилась.

Не сразу у Юлиана получилось узнать своего старшего брата. Малик сильно исхудал, глаза его потускнели, как озера во время дождя, а от носа к углам рта протянулись две глубокие борозды. Это были отметины жизни, сопровождаемой только лишениями и страданиями. Рубаха на нем тоже была изношенной, старой и висела потным мешком.