— Я не помогаю слабым, дитя, — прервала ее Волчица. — Участь слабых — смерть, чтобы могли выжить сильные. Заяц — пища для волка, но и волк может стать пищей. Она слаба, значит, она умрет.
— Нет! — возразила Ло. — Она храбрая и сильная! Но человек не может бороться с этой болезнью! Серая гниль убивает даже самых сильных! Она не знает справедливости и уважения к силе.
— Справедливости нет, — ясно и ровно вымолвила Волчица, и каждое ее слово падало на плечи Ло, сильнее пригибая к земле страшной тяжестью. — Нет справедливости, кроме смерти, что приходит за всеми. Болезнь так же справедлива, как холод, голод или зубы хищника. Она убивает тех, кому суждено умереть. Оставь эту женщину ее судьбе. Разве тебе не следует просить за себя, дитя? Разве нет у тебя своих нужд?
— Помоги ей, — упрямо повторила Ло.
— Она не из моего народа, — последовал терпеливо безразличный ответ. — И хватит о ней.
— Не хватит! Я породнилась с твоим народом, и я прошу о ней! Твой народ в долгу передо мной! — выпалила Ло, в отчаянии вспомнив слова ярла. — Да, я убила многих из них! Но спасла — больше! Разве вода Руденхольма была справедлива? В ней не выжил бы никто: ни слабый, ни сильный! Я спасла их, а ведь мы тогда были врагами!
— Что ж, это верно, — помолчав, признала Волчица, и Ло показалось, что на звериной морде мелькнула чисто человеческая задумчивость. — Я признаю этот долг, дитя. Ты имеешь право просить, но проси мудро, потому что я исполню лишь одно желание. Одно желание за твою жизнь, которой ты рисковала.
— Желание? Одно?
Ло облизнула губы, пересохшие, словно вокруг был не зимний лес, а полдень где-нибудь в Итлии.
— Одно, — подтвердила Волчица. — Хочешь, я заберу злое железо из-под сердца? Хочешь, заново пущу огонь силы по выжженному руслу твоего тела? Выбирай, дитя. Ради твоей стойкости в ту ночь и ради крови моего потомка в твоих жилах…
Тяжелая тугая тишина опустилась на лес, ни одна ветка не шевелилась в нем, ни птица, ни зверь не нарушали случайным движением страшное безмолвие. Волчица молчала, и Ло поняла, что все слова сказаны. Чудо, о котором она безнадежно молила Семеро Благих, оказалось совсем рядом, только руку протяни. Вот оно, в звериных зрачках синих волчьих глаз, нечеловечески мудром и жестоком взгляде богини более древней, чем весь людской род. И можно выбрать, и станет по ее, Ло, слову и желанию… Магия! Или жизнь? Невозможный выбор для любого обычного человека, но не для нее, не мыслящей себе жизни без пламени силы внутри! Что жизнь без магии?! Сколько бы ни было ее отпущено, вся она — сухой пепел, горечью тающий на губах.