За городом лежит южный тракт, где при свете дня воловьи гурты влачат против течения лодки. Сейчас он тих и безвиден, за исключением одного бородатого мужчины. Он сидит под белой березой, прислонившись спиною к коре. Стеклянная бусина в его руке была бы красной, хватай тут света, чтобы ее разглядеть.

В спальне с худыми стенками, над лавкой портного в Речном Порту, лежит на матрасе молодой человек. Правая рука у него забинтована, под тканью перевязки пульсирует рана. Он смотрит, как над коньками крыш восходит луна, с замиранием сердца прислушивается к шагам по скрипучим полам за дверью.

Зовут его Гаррет Лефт.

Часть первая Разгар лета

Часть первая

Разгар лета

По сути своей Китамар – это сплошные границы. Река отделяет старую ханчийскую крепость от инлисского поселения, завоеванного и поглощенного. Здания на северной стороне иных улиц – уже Камнерядье, тогда как на южной – еще Коптильня. Разделен и каждый квартал: богатые торговые залы Речного Порта, противоборствуя, высятся друг против друга; в каждом доме есть солнечная стена, за которой нежатся в тепле хозяева, и затененная, где стучит зубами прислуга. Везде разделы, различия, рознь – пока Китамаров не становится столько, сколько и жителей внутри его стен. Что ж, даже сердце разделено на камеры.

1

1

По северной стороне забора взбирался плющ. Широкие листья зеленели столь сочно, что при свете фонаря казались почти что черными. Камни источали дневной зной, а ветер навевал то, что в середине лета считалось прохладой. От него пахло рекой.

– Потом вышли еще пятеро, – продолжал дядя Канниша, Марсен, растопырив пальцы. – И вот мы – я, Фриджан Рид и Старый Кабан, а вокруг нас целая дюжина долгогорских бандюг, а другого патруля и не видать, свисти – не свисти.

Маур напряженно подался вперед, точно ребенок, а не взрослый мужчина, проживший уже пару десятков лет. Гаррет прихлебнул еще сидра, стараясь не шевелиться. Канниш, который недавно тоже обзавелся синим плащом городского стражника, хоть сейчас его и снял, сложил руки и откинулся к стене, словно, вступив в стражу, тоже стал участником дядиных историй.

Марсен вытянул руки вдоль спинки лавочки и покачал головой, предаваясь воспоминаниям. С сединой в бороде и на висках, он разменял вторую половину пятого десятка и носил мундир с непринужденностью многолетней привычки. Этот мундир настолько с ним сросся, что снять доломан, короткую куртку, как это делали парни, ему не приходило в голову даже в жару.

– Так и что, вы тогда получили поперек задниц? – спросил Маур.

– Нет, – ответил Марсен. – А могли бы. Запросто. Те, как один, были бойцами Тетки Шипихи, а она падка на кровь, срань инлисская. Служебные жетоны без разговоров делали нас мишенями. Но мы были в Долгогорье. Вы, ребята, в Долгогорье бывали?