Это ты из-за мальчишки расстроен. Шесть дней как исчез. Попал, поди, к бродягам. Потом подумал: нет, парень крепче, чем кажется. Не говоря уже про четыре тысячи долларов в кармане, жалкая мотивация к возвращению домой. О черт. Распирает изнутри, как будто растет давление в котле, надо спустить пар, дать кулаком как следует, он стукнул по ручке кресла, по матрасу, стиснул челюсти, едва не ломая зубы. Потом заметил себя в зеркале, рожа красная и перекошенная, истерика.
Успокойся. Почитай немного. Он отъехал на кресле в другой угол комнаты, под лампу, где не видно зеркала. Взял телевизионную программу. Он сам виноват, матрас слишком мягкий, и нет возможности толком опереться, кровать старше его детей. Брачное ложе. Пружины впиваются в спину, когда ворочаешься, но он никогда не выбросит ее. На этой кровати спала Мэри в свою последнюю ночь, она будет и его смертным одром, она помнит времена, когда Мэри приходила к нему по ночам.
Конец близок. Его дни на исходе. Старая сосна со сгнившими корнями, рухнет под собственным весом. Все внутренности объявили бессрочную забастовку, почки, печень, поджелудочная, ему удалили часть кишечника, аппендикс, желчный пузырь, он мало что может есть без последствий. Никакого алкоголя, жирное тоже нельзя. И соль. Ли вчера приготовила обед, сплошной сыр и сливки, так он полдня провел на толчке, чуть все кишки не высрал. Она хотела свозить его в кино, пришлось прикинуться, что сильно устал. Не стал говорить правду. Вытурил ее из дому, чтобы спокойно заняться своими делами.
Можешь продержаться до бесконечности, если разрушаться сравнительно маленькими кусочками, – он раньше думал, как это прекрасно, триумф человеческого духа, стремиться жить, несмотря ни на что. Это Шеклтон[36] мог совершать подвиги, нормальный человек на такое не способен. Разум дан человеку, чтобы высоко держать голову. Проблема только в отсутствии перспективы, в том, что позитивное мышление не меняет реальность. А реальность в том, что он – медленно гниющий кусок плоти. Голова крепится сверху на старое мясо, которое не в состоянии самостоятельно снять штаны. Любое другое животное уже давно усыпили бы, чтоб оно не валялось в собственном дерьме.
Болтовня это все. Пустой треп и хрень. В ящике стола лежит девятимиллиметровое решение. На случай, если окончательно устанешь, ты всегда можешь потолковать с Мистером Браунингом, тот даст хороший совет, когда ты готов будешь его выслушать. Но он валяется там уже тринадцать лет. Потому что ты только болтаешь попусту.
Генри отложил программу, все равно никакого толку. Подкатил к письменному столу, он сам спровоцировал всю историю, его осечка. Поленился, оставил деньги там, где мальчишка смог найти. Надо было прятать подальше, в надежном месте. Сплошные счета, чертова больница, еще прием назначили, не могут все в одно время, что ли, кучка паршивых говнюков, ни за что не упустят свои двадцать пять за визит. Халтурщики, мать их, недоумки, в маленьких больницах вроде нашей хороших врачей не найти, здесь одни коновалы работают. Когда якобы нашли опухоль в простате, он буквально видел, как они довольно потирают руки, ну как же, столько анализов и операций впереди. И пошел тогда к специалисту в городе, как его, индус какой-то, Рамеш, Рамид, говорит так, что не разберешь, но приятный, добрый парень. Этот Рамеш щупал и щупал, проверял и проверял, но опухоли как не бывало, а может, и впрямь никогда не было. Помню, сказал ему тогда: