Теона не успела даже пикнуть и понять, что произошло, как король уже показался за окном, что-то выкрикивая и направляя оружие на чужака. Чужак в свою очередь вел себя очень спокойно. Он медленно снял с головы капюшон и вытянул вперед пустые руки, показывая, что оружия у него нет. Его шоколадная кожа переливалась сотней мерцающих золотом веснушек, а черные волосы были заплетены в пухлые косы и заколоты на затылке. Едва взглянув на нежданного гостя, Теона выбежала на улицу и встала между Боном и чужаком.

– О́ни, я просил тебя остаться в доме! – возмутился Бон, хватая ее за руку и пытаясь снова спрятать за собой.

Теона повернулась к нему и мягко, но решительно сказала:

– Все хорошо, верь мне, пожалуйста!

– Когда ты говорила так в последний раз, это ничем хорошим не закончилось! – рассердился король.

– Белочка, что-то он у тебя какой-то нервный очень… или это новый? Тот же вроде был блондином? – спросил чужак, посмеиваясь.

– Отстань, Тин! – через плечо огрызнулась Теона.

– О́ни? Ты его знаешь? – С каждой секундой удивление Бона только росло.

Видя, что девушка не боится ночного гостя, Бон отпустил ее руку. Теона встала рядом с королем и бросила на непривычно высокого по людским меркам мужчину вопросительный взгляд. Чужак откинул полы плаща за спину и подбоченился. Под его плащом сияло рассветное солнце, как будто он спрятал там часть самого красивого утреннего неба.

Бон не мог оторвать глаз от представшего перед ними зрелища.

– Бон, знакомься, это Валентин, он же Великий Белый, – совершенно будничным голосом сказала Теона, смиряясь с безысходностью своего положения. – Валентин, знакомься, король Риата – Бониций Иолантий Освальд Третий.

Великий Белый скривился в ухмылке и картинно поклонился.

Глава 3 6066 год эры Двух Великих

Глава 3

6066 год эры Двух Великих

– Здесь кто-то есть? – Теона успела осипнуть от крика, теряя надежду услышать ответ на свой вопрос. Она бесконечно бродила между исчезающими дверями по коридорам, которые больше походили на лабиринт. Темные стены устремлялись вверх настолько высоко, что потолок было невозможно рассмотреть.

Силы давно покинули ее, но после всего, что произошло, после всего, что она только что пережила и сделала, умереть, забившись в угол, было бы преступлением.

Она пыталась ставить отметки на стенах своей кровью, но, когда снова натыкалась на них, ощущение безысходности становилось еще более давящим. Рваное бархатное платье, пропитанное кровью, мешало идти и напоминало тяжелые оковы. Оно как будто было и последним отголоском того, от чего она смогла избавиться, и напоминанием, что свободной и счастливой жизни, за которую она боролась, ей уже не получить.