Извернулась волчица, зарычав от боли. Своя кровь в ноздри ударила, в глаза яростью плеснула. Запело внутри удовольствие от боя – незнакомое, острое, – снова кинулась она на вепря, вцепилась зубами в бок, вырывая кусок плоти, кое-как отскочила от страшных клыков, покатилась по земле от кабаньих копыт. Вепрь давил ее с рыком и визгом, сопел, и из пасти его хлопьями падала желтоватая пена, а волчица щелкала клыками, вцепляясь то в ноги, то в морду, рыча, рвала его когтями.

Скоро оба они были изранены, но никто не желал сдаваться. Взбесившийся кабан мотнул башкой, пытаясь полоснуть клыками, – а волчица нырнула к земле, уклонившись, и вдруг вцепилась в обнажившееся горло, сдавливая и прокусывая его насквозь. Вепрь хрипел и выл, мотал головой, дергался в стороны – но он уже умирал, и дочь Красного, упираясь лапами, чувствовала, как бежит в горло сладкая кровь, и сильнее сжимала зубы. И вот наконец рухнул лесной великан набок, подергиваясь, и глаза его затянуло смертной мутью, а волчица принялась рвать горячую плоть, рыча и давясь от ярости и голода. Раны ее затягивались на глазах.

«Хорошо», – прогрохотало у нее в голове. Она лишь огрызнулась, впиваясь в ребра добычи, – и кто-то невидимый с громовым смешком потрепал ее по холке.

Через несколько часов над старым лесом поднялась красная соколица, сжимая в лапах башку огромного вепря с торчащим куском позвоночника и ошметками шкуры. Крылатая королева долетела до огнедышащей горы и сбросила кровавую жертву в чашу, в которой лениво ворочалось лавовое озеро.

«Хорошо», – снова произнес кто-то невидимый и словно дунул ей в спину: пахнуло теплом и озоном, пронесло красную птицу сквозь туман – и вылетела она прямо над столицей, из которой улетала днем.

* * *

Мариан Байдек стоял на крыльце дворца. Он много раз за день выходил сюда, всматриваясь в прозрачное весеннее небо: солнце мирно шествовало по горизонту и сейчас опускалось за деревья парка. Пахло зябкой весной, а на душе у северянина было тревожно до боли. Он провел все нужные встречи, пообщался с детьми, позанимался делами гвардейского полка, но все его мысли были о том, что где-то в небесах пропадает его Василина. И она там совсем одна, и он не в состоянии ей помочь.

Словно чувствуя нечто неладное, затих дворец, и придворные попрятались по своим комнатам. Парк был пуст. А над деревьями вдруг появилась точка и начала расти, превращаясь в огромную соколицу.

Птица приземлилась, распахнула крылья, оборачиваясь королевой Василиной – нагой, с безумными глазами, – и гвардейцы у дверей молча и быстро отвернулись, а Мариан сбежал по ступенькам и накинул на супругу плащ, обнял ее крепко, сжал, не в силах отпустить.