Осознав, что обратно выбраться невозможно, Люк прошел, старательно не глядя в стороны, до конца мостика – и там, стоя на самом краю, увидел грандиозное и не поддающееся осознанию зрелище. Он словно находился у края невыразимо огромного шара, заполненного плотной, густой чернотой. Бархатные тени ледяной кипящей тьмы, высасывающей из него жизнь, расступались, стоило ему пристальней всмотреться в них – и тогда головокружение усиливалось. Потому что он ощущал первобытный ужас от понимания, что вся эта бесконечность содержит много больше, чем доступно ему. Потому что, стоило напрячь зрение, и открывалась небольшая часть пространства напротив, словно состоящего из мириадов крошечных граней. Они находились очень далеко – если в этом месте вообще можно было применить слово «далеко», – и в то же время Люк мог разглядеть каждую из них. Но не подойти.

Мостик тихо таял, рассеиваясь тем же белым светом, что и его тело, и пришлось сделать два шага назад.

Абсолютная тишина этого места была тишиной нереальности и безвременья. Тишиной смерти.

Некоторые из граней, которые он успевал заметить, светились, как светилась полусфера за спиной Люка, некоторые были черными – и от каждой из них тянулась в центр этого пространства тонкая неосязаемая струна. Словно все это было остовом, скелетом, держащим мир изнутри. Иногда в темноте сверкающими линиями проносились точки, от одной грани к другой.

Люк еще присмотрелся – и опустил глаза. Ему показалось, что оттуда, из глубины кипящих теней, в него начали всматриваться в ответ. Голова закружилась сильнее, и герцог развернулся и аккуратно, очень медленно, чувствуя, как все неохотнее слушается тающее тело, пошел к полусфере зеркала. И, кажется, перепробовал все доступные воображению способы: и стучал, и уговаривал, и кричал, и пытался представить, как он вываливается в своей спальне. Бесполезно.

Оглянулся – мостик истаял еще, и оставалось каких-то три шага до пропасти.

Люк уже отчаялся, когда в его спальне открылась дверь, и в нее зашел очень недовольный король Луциус. Оглядел безобразие, задержал взгляд на дымящемся окурке… перевел взгляд на зеркало… и, повернувшись, приказал недоуменно взирающему на пустые покои дворецкому.

– Выйдите.

Ирвинс быстро ретировался.

А его величество подошел к зеркалу и, выразительно подняв брови, оглядел Люка с выражением, с каким смотрят на сделавшего лужу щенка.

– Напомни, Лукас, – произнес Инландер сухо, и с этой стороны зеркала его голос слышался как очень далекое эхо, – что я говорил по поводу зеркал?

– Мой король, – с должной долей раскаяния попросил его светлость, – может, вы воспитательные меры предпримете чуть позже? Когда достанете меня отсюда?