Каменные морды охали, переспрашивали, ругали куратора, обидевшего маленькую козочку, и так трогательно переживали за нее, что на душе посветлело.

Но после пар Алина попросила водителя высадить ее у Королевского лазарета. Вдруг Матвея отвезли туда?

Однако дежурная медсестра сказала, что пострадавших сегодня не поступало, в палатах только те, кто не выписан с прошлой пятницы. И, с материнским умилением глядя на расстроенное высочество с косичками, добавила, понизив голос, что из ее знакомых одного готовят к завтрашней выписке, а вот второй из палаты пропал с утра, переполошив персонал. Но вернулся в сопровождении ректора Свидерского, которому самому не мешало бы остаться на укрепляющие процедуры до конца недели, и теперь пропажа лежит под капельницей и ведет себя совершенно несносно.

– Видала я трудных пациентов, – добавила словоохотливая женщина, – но этот уж ни в какие рамки.

Через минуту Алина остановилась у двери в палату Тротта, приоткрыла ее тихонько, посмотрела: инляндец лежал, закрыв глаза. То ли спал, то ли ненавидел весь мир. Она потопталась на пороге, вздохнула чуть слышно. Про Матвея очень нужно узнать, но разговаривать с желчным магом ой как неохота. Так и не решившись, повернулась, чтобы уйти.

– Богуславская, – произнес лорд Максимилиан у нее за спиной, – вы сопите как буйвол. Чем обязан визиту?

Голос у него был сиплый, скрипучий, будто ржавой пилой водили по жестяному листу. И глаз он не открывал. И хорошо, а то увидел бы, как покраснела пятая принцесса дома Рудлог.

– Я х-хотела узнать, что с Матвеем, – сказала Алина, глядя на его бледную руку – пальцы были судорожно сжаты. – Вам очень больно, да?

Он поморщился.

– Нет. Ситников жить будет. До свидания, ваше высочество.

Она шмыгнула носом. От этого «жить будет» стало еще страшнее. Вдруг вспомнились и утренний кошмар, и выговор от куратора.

– Только не говорите, что собираетесь плакать, – недовольно процедил Тротт.

– Не собираюсь, – резко сказала она и сжала зубы – слезы уже были на подходе, но ни за что не станет плакать!

Природник с трудом разлепил веки, повернул голову, посмотрел на нее мутными и тусклыми голубыми глазами – с выражением то ли отвращения, то ли бесконечной усталости. Стало стыдно.

– Извините, пожалуйста, – пробормотала Алина и зачем-то сняла очки.

– У него небольшие ожоги. Ничего страшного. Завтра наверняка будет в университете, – холодно и очень медленно, как неразумному ребенку, пояснил Тротт.

– Спасибо, – произнесла она неуверенно.

Профессор снова закрыл глаза, скривил губы и не ответил. Алина, стараясь не топать громко и почти не дыша – сопит она как буйвол, надо же! – вышла, прикрыла за собой дверь, аккуратно, тихо. И только там, за дверью, в раздражении сжала кулаки и топнула. Подышала глубоко, чтобы успокоиться, и, решительно мотнув головой, пошла проведать Димку Поляну.