Опять подставился под удар, опять разыгрывал какую-то комбинацию, и плевать ему на окружающих. И на себя тоже. Такое ощущение, что у него с головой не в порядке.

«Или у тебя».

«Да по поводу себя и вопросов нет».

Не знаю, в какой момент я поняла, что это постановка, и почему осознала это со всей очевидностью, глядя на кривляющегося Люка. Может, потому что я знала его с другой стороны – как человека, который пожалел и пригласил застрявших на заглохшей машине неизвестных девчонок к себе в дом. И в доме этом, и в его поведении не было никакой развязности. Я знала его как человека, который умел удивлять и вел себя с тем естественным достоинством, которое присуще только аристократам старой крови.

«Только когда он не пытался соблазнить тебя».

Я зарычала сквозь зубы, пытаясь заглушить проклятый внутренний голос.

«Даже тогда в нем чувствовался стиль и класс. За исключением одного случая».

«Марина, ты ищешь ему оправдание».

«Я просто пытаюсь взглянуть на него без эмоций».

«Ну-ну. Пытайся, пытайся. Пока это больше похоже на выгораживание того, к кому ты неравнодушна».

Я просто окаменела, когда он начал оскорблять Васю. Но сестренка меня удивила до невозможности. Она спокойно наблюдала, как уводят Люка, затем улыбнулась застывшим, как и я, гостям и мягко произнесла:

– Господа, как мы видим, шампанское сегодня очень бодрит. Давайте не позволим ему выдохнуться, а нашей встрече – прерваться на этой чуть более волнующей, чем нужно, ноте. Думаю, самое время пройти в Изумрудную столовую, где нас ждет великолепный обед. Я присоединюсь к вам чуть позже. Нам с его высочеством… – взгляд на мрачного Байдека, – необходимо ополоснуть руки…

И только по тому, как в зале похолодало, было понятно, что она чувствует на самом деле.

Гости послушно, как стадо телят, двинулись к распахнутым дверям в соседний зал, о чем-то переговариваясь. Хотя почему «о чем-то»? Понятно о чем. Вряд ли Кембритчу теперь будет дорога хотя бы в один уважающий себя дом. Никто не захочет связываться с человеком, оскорбившим королеву. Пусть даже это оскорбление и было смыто его кровью.

А я чуть задержалась. И увидела и убийственный взгляд, которым Мариан наградил подошедшего Тандаджи, и ласковое прикосновение сестры к плечу мужа, от которого он будто оттаял. Словно он боялся, что она сейчас скажет ему нечто неприятное или обвинит в чем-то. Увидела я и срочно вызванных кем-то из слуг уборщиц, которые замывали кровавые следы. А уже заходя в двери Изумрудной столовой, услышала шепот сестры: «Ты ни в чем не виноват». И ответ Мариана: «Виноват. Прости».