– В горшке не было семян, – осклабился лорд Юдзи, показывая маленькие зубки, – только истолченные лепестки орхидеи на самом дне. Это была игра, Сиориамма. Я не стану осуждать тебя за то, что ты посадила новый цветок в горшок.
– В горшке не было семян, – осклабился лорд Юдзи, показывая маленькие зубки, – только истолченные лепестки орхидеи на самом дне. Это была игра, Сиориамма. Я не стану осуждать тебя за то, что ты посадила новый цветок в горшок.
– Но я этого не делала! – возразила я.
– Но я этого не делала! – возразила я.
– Признайся, что сжульничала, Сиори, – потребовал Рэйдзи. – Мы и так знаем, что ты принцесса лжецов.
– Признайся, что сжульничала, Сиори, – потребовал Рэйдзи. – Мы и так знаем, что ты принцесса лжецов.
– Я не жульничала! – воскликнула я. Лицо раскраснелось от унижения. На меня же все смотрели! – Это правда.
– Я не жульничала! – воскликнула я. Лицо раскраснелось от унижения. На меня же все смотрели! – Это правда.
Никто из братьев мне не поверил. Даже Хасё.
Никто из братьев мне не поверил. Даже Хасё.
Я отказывалась терпеть эти несправедливые обвинения на глазах у всех придворных. Я убежала в заднюю часть дворика и, спрятавшись за магнолией, принялась уплетать пирожные, которые спрятала в рукавах.
Я отказывалась терпеть эти несправедливые обвинения на глазах у всех придворных. Я убежала в заднюю часть дворика и, спрятавшись за магнолией, принялась уплетать пирожные, которые спрятала в рукавах.
Вскоре какой-то незнакомый мальчишка протянул мне платок. Он был худым и долговязым, его халат – слишком коротким, шляпа скособочилась на чрезмерно навощенных черных волосах. Вероятно, сын одного из придворных, которому поручили найти меня в обмен на отцовскую благосклонность.
Вскоре какой-то незнакомый мальчишка протянул мне платок. Он был худым и долговязым, его халат – слишком коротким, шляпа скособочилась на чрезмерно навощенных черных волосах. Вероятно, сын одного из придворных, которому поручили найти меня в обмен на отцовскую благосклонность.
Он явно сдерживал смех… и испытывал некое облегчение, что я заедала свою грусть, вместо того чтобы плакать.
Он явно сдерживал смех… и испытывал некое облегчение, что я заедала свою грусть, вместо того чтобы плакать.
– Обезьяньи пирожные? – спросил он. – В этом году они особенно хороши, но их так трудно есть аккуратно…
– Обезьяньи пирожные? – спросил он. – В этом году они особенно хороши, но их так трудно есть аккуратно…
Мальчик коснулся губ, вежливо намекая, что я вся в крошках. Я выхватила у него платок и вытерла рот, собираясь. Затем собралась приказать ему уйти, как вдруг он присел рядом и выпалил с серьезным видом: