Фыркнув от смеха, он покачал головой.

– Нечестно использовать это слово, зная, что оно делает со мной, – он взял мою ногу и потер ступню, вырвав из меня стон, когда уверенным движением большого пальца он зажег все мое тело. – Но… То, как ты вела себя, когда я остался в твоей комнате, – он нахмурился, обводя пальцами подушечку на моей стопе. – Такая тихая. Такая неподвижная. В какой-то момент я подумал, что ты умерла, но потом услышал твое осторожное дыхание, словно ты пыталась затаиться, чтобы тебя не услышали.

Он сглотнул и поднял на меня глаза.

– Что-то случилось, да? Твой муж или… я не знаю.

Я затаила дыхание. Я привыкла к тому, что могу читать людей и тем самым узнавать то, что они скрывают, совсем позабыв о том, что сама могу выдать какие-то свои секреты.

Он поцеловал мою ступню. Даже не помню, когда я сняла обувь.

– Когда мы займемся… Когда мы будем спать вместе, я хочу, чтобы ты знала: мы делаем это друг с другом, а не только я с тобой.

Друг с другом. С тобой. Такие маленькие слова. Такая пропасть между ними. Меня потрясло осознание того, что я никогда не видела разницы и не думала о сексе как о чем-то, что делается вместе, а не совершается надо мной.

Он нежно улыбнулся, без клыков и лукавства.

– Однажды, Кэт, ты попросишь меня быть с тобой, и ты на самом деле будешь хотеть этого. Никаких эльфийских чар, ничего, что могло бы затуманить твой разум. И когда ты попросишь меня, свободно и от всего сердца, я отведу тебя в свои комнаты и не спеша покажу тебе, как это все должно быть.

Веки вяло опускались, но пульс продолжал раздаваться в каждой частичке моего тела… не только от желания, а…

Это было что-то сладостное и горькое, что-то печальное, – то, что нуждалось в нежности, а не в жесткой жадной похоти.

Оно щипало мне глаза, и я ненавидела это.

– Глупости, – прошептала я, чувствуя, как сжимается грудь. – Мне было не хуже, чем любой другой аристократке в браке по расчету.

Он покачал головой и прижал мои стопы к своей груди, позволяя им впитывать его тепло.

– Я видел травмы, Кэтрин. Я знаю, как они выглядят. Это обдирание заусенцев, когда ты думаешь, что никто не смотрит. Это самая контролируемая женщина, которую я когда-либо встречал, бежит сломя голову прямо на меня, ослепленная ужасом. Это когда ты лежишь рядом со мной, неподвижная, как труп, – мышцы на его челюсти напряглись, а шрам на губах побледнел, когда он сжал губы. – Ради твоего же мужа я рад, что он мертв. Если бы он не был мертв, мне пришлось бы самому сделать так, чтобы он умер.