Тогда я окончательно убедился, что у этого человека не все дома. Собственно, тогда же мы и стали друзьями.
— Чего лыбишься? — опустив коробки на крыльцо своего нового жилища и смахнув пот со лба, спросил Андрей. — Поди, разврат какой удумал, а? Ну? Колись? Решил-таки принять Ольгины подкаты? Или Сонькины? Стой! Не говори, что Маринины?
— Уймись, — усмехнулся я, ожидая, пока друг отопрет дверь.
— Ну о бабах же думы думаешь? М? — не унимался он, затаскивая барахло внутрь.
— Ага. Десять раз.
Дом представлял собой две пыльные комнаты. По указу хозяйки все ненужное было велено сносить на чердак. Этим мы и занимались следующие пару часов. С рожи Андрея ни на миг не пропадала радостная улыбка.
— Здесь картину повесим… — проговорил он, указывая на стену возле старинных деревянных часов с кукушкой. — Ну ту, что ты подарил. Нравится мне этот твой Дрюрер.
— Дюрер, — машинально поправил я.
— Вот-вот! Алине она, кстати, тоже нравится. Четыре всадника Армагеддона! Когда-нибудь я куплю оригинал, — заявил он, забавно сведя брови домиком. — Но не обижайся, твою репродукцию не выброшу. Это ж подарок.
— Польщен, — усмехнулся я.
Дальше он пространно повествовал мне о том, что обязательно нужно купить микроволновку, кофемашину, новый чайник, стиралку, посудомойку…
— Да кучу всего! А то будем тут, как в каменном веке! Но, в первую очередь, телек и плейстейшн!
За два с лишним года общения с этим уникумом я научился пропускать мимо ушей большую часть словесного мусора, что он выдает. Тут главное поддакивать и кивать, когда это требуется.
Перетаскав на чердак кучу хлама, под ворохом грязного вонючего тряпья мы обнаружили старинный сундук.
— Спорим, там клад, — хохотнул Андрей, указывая на деревянный ларь. Парень попытался поднять его, покраснел от натуги и обессиленно выругался.
— Мы этого не узнаем, — произнес я, подергав висячий замок.
— А вот и узнаем! — осклабился Дрон, доставая из кармана ржавый ажурный ключ.
— Если он у тебя был с самого начала, зачем пыжился и пытался поднять? — удивился я.
— Для эффектности!
Ну да, и чего спрашивал. Все же предельно ясно.