Светлый фон

Он смотрит на меня с такой серьезностью, словно это не лучшая новость для жителей Поселения за целую вечность:

– Мы узнаем, где находится Сфера, и уничтожим ее.

Гил и остальные… они так долго сражаются с Колонистами. И все, чего им хочется, – чтобы война поскорее закончилась. И, возможно, это наш единственный шанс спасти людей. Сохранить будущее для Мэй, родителей и всех, кто придет сюда после нас.

Но готова ли я уничтожить Колонистов ради этого? Готова ли позволить умереть принцу Келану прежде, чем он сможет увидеть хотя бы один сон?

Готова ли отмахнуться от гложущего чувства, что ему не чужда доброта? Что, будь в запасе больше времени, мне бы удалось выстроить мост между людьми и Колонистами?

доброта

– Ты знаешь, о чем тебя попросит Анника, – говорит Гил чуть звонче, чем обычно. – А значит, пришло время сделать выбор, на чьей ты стороне. Окончательный выбор.

Его слова обжигают меня, как порезы бумагой. Но я не знаю, что ответить, потому что мои мысли путаются и ускользают от меня.

– Нами. – Подойдя ко мне ближе, Гил поднимает брови, словно видит мое состояние.

Возможно, он всегда подмечает все.

И от этой мысли сердце горит в груди.

Его рот приоткрывается, приковывая мое внимание. И я забываю, как дышать.

Гил поднимает руку и касается кончиками пальцев моей шеи, отчего кожу начинает покалывать. С моих губ срывается тихий стон, когда он прижимается носом к моему, а его дыхание овевает мои губы легкой лаской. Я тянусь к нему, скользя ладонью по его руке и изгибу плеча в ответной ласке.

Кажется, будто от солнечного сплетения по телу расходится ударная волна, будоража все чувства. В его вздохе слышатся напряжение и жажда. Я сжимаю его руку, чтобы дать понять, что все в порядке. Что я здесь и никуда не сбегу.

жажда

– Гил, – шепчу я, отчего наши губы соприкасаются на краткий миг.

Но он вдруг закрывает глаза, а его лицо напрягается, словно он пытается отгородиться от меня:

– Прости. Я не могу.

Гил разворачивается к двери и уходит, даже не оглянувшись.

А я молча смотрю ему вслед, пока в голове не возникает единственная – но такая неотвязная, словно вросшая в разум, – мысль. И мне никак не удается от нее отмахнуться.