Внутри Лань все напряглось. Она часто спорила с Ин о комнате цветов персика. Получившая прозвище «Комната наслаждений», она располагалась на втором этаже, разделенном на уединенные помещения. Вход туда был строго воспрещен. Ходили слухи, что бронирование одной ночи стоило сотню золотых слитков, и если элантийский чиновник или дворянин просил прислать туда певицу, то цена назначалась явно не за комнату. Если повезет, контракт бедняжки также передавался покупателю, а сама она становилась его собственностью.

В противном случае Госпожа присылала девицу на одну ночь, а затем выгоняла ее вон. Никому не нужен сломанный цветок.

«Но, – подумала Лань, изучая себя в зеркале: все еще влажные волосы, пудру и румяна, покрывающие кожу, – у самой певицы выбора не было».

Лучше уж работать в чайном доме, чем голодать на улицах.

Лучше угодить элантийцу, чем умереть от его рук.

Лань дотронулась пальцем до маленького, связанного из конопли мешочка, в котором хранились высушенные и измельченные лепестки лилии. Она всегда носила их с собой. Отказ пахнуть розами, национальным цветком Элантии, был одним из ее маленьких бунтарств.

– Сегодня никаких изменений в шоу не предвидится, верно? – спросила она, чтобы сменить тему. Остальные певички уже нарядились в костюмы, украшенные мерцающими цветами. Все они ночь за ночью выставлялись на всеобщее обозрение. – Мы все еще играем «Балладу о Последнем царстве»?

Ин открыла рот, чтобы ответить, но холодный голос с точностью хирургического скальпеля прервал их разговор.

– Ты бы это знала, если бы присутствовала на репетиции.

Веселый гомон других девушек тут же стих. Когда в дверном проеме мелькнула тень, в комнате, казалось, похолодало.

Госпожа Мэн скользила по деревянному полу мягкими извилистыми шагами. Шелковые одежды развевались позади нее. Говорят, что красота со временем увядает, но хозяйка чайного домика «Роза» старела, как прекрасное сливовое вино. Ее черные локоны, ниспадающие дымчатыми перьями на плечи, были уложены в традиционную прическу Хин. Подведенные глаза и кроваво-красные губы обрамляли ее лицо, как рама обрамляет портрет. На ее пальцах блестела длинная и острая, как когти, броня для ногтей, изготовленная в стиле наложниц древнего Хин.

Как и Хаак Гун, Госпожа Мэн и ее чайный домик пережили завоевание и даже начали процветать, поскольку другие рестораны и таверны в окрестностях были закрыты и заменены на более приемлемые для элантийцев. Госпожа использовала свою красоту как оружие. Она отказалась от гордости, ценностей и морали павшего царства и бросилась в объятия своих завоевателей.