Я рывком поднялась на ноги и снова бросилась к прозрачной стене, упираясь в нее ладонями.
Я рывком поднялась на ноги и снова бросилась к прозрачной стене, упираясь в нее ладонями.
Руки Кезро синхронно сдвинулись. Кожа на горле каждого члена моей семьи обагрилась кровью.
Руки Кезро синхронно сдвинулись. Кожа на горле каждого члена моей семьи обагрилась кровью.
– Мама, – всхлипнула я. – Папа. Тео!
– Мама, – всхлипнула я. – Папа. Тео!
Пламя, отражающееся в их глазах, никак не сочеталось с застывшим в них леденящим душу холодом. Там не осталось ни капли былой любви и тепла. Только жесткое презрение.
Пламя, отражающееся в их глазах, никак не сочеталось с застывшим в них леденящим душу холодом. Там не осталось ни капли былой любви и тепла. Только жесткое презрение.
– Предательница, – сорвалось с губ отца, и я сделала шаг назад, болезненно выдохнув.
– Предательница, – сорвалось с губ отца, и я сделала шаг назад, болезненно выдохнув.
– Нет, – хриплый шепот, вторивший первой слезе.
– Нет, – хриплый шепот, вторивший первой слезе.
– Убийца, – процедил брат.
– Убийца, – процедил брат.
– Нет, – в исступлении повторила я, чувствуя, как слабеют колени.
– Нет, – в исступлении повторила я, чувствуя, как слабеют колени.
– Ты все разрушила, – лишенным эмоций голосом сказала мать.
– Ты все разрушила, – лишенным эмоций голосом сказала мать.
– Простите меня! – Из груди вырвалось рыдание, когда воины Кезро приподняли руки, готовые закончить начатое. – Нет! Пожалуйста! Не надо! – захлебываясь слезами, выла я и снова и снова обрушивала на прозрачную преграду обагрившиеся кровью кулаки.
– Простите меня! – Из груди вырвалось рыдание, когда воины Кезро приподняли руки, готовые закончить начатое. – Нет! Пожалуйста! Не надо! – захлебываясь слезами, выла я и снова и снова обрушивала на прозрачную преграду обагрившиеся кровью кулаки.