Неделю назад, когда я служила врачом на эсминце, я спасла жизнь трёхлетнему мальчику. Корабль перевозил пленных на астероидные рудники — в основном женщин и детей. В тот момент я думала только как врач, как женщина, у которой тоже мог бы быть ребёнок.

В ту ночь, проходя мимо отсека с пленными, я заметила раненного мальчика. Мать держала его на руках, отчаянно пытаясь остановить кровь. Я не знала, кто и почему нанес ему эти раны, но понимала одно — медлить нельзя.

Подойдя к дежурному солдату, я быстро распылила парализатор и затаила дыхание. А в момент, когда солдат сползал по стенке, успела приложить его палец к голографическому замку. Проскользнуть в отсек и прийти на помощь к ребёнку.

Я рисковала всем. Пленные могли напасть на меня, взять в заложники. Но я верила что, узнав, ради чего я здесь, они не осмелятся причинить мне вред.

И вера не была напрасной. Меня не тронули. Экспресс-инъекции с регенерирующим составом сделали своё дело: рана на животе затянулась, мальчик пошел на поправку. А его глаза… Это было так странно, но они стали фиолетовыми. Такой цвет был присущ императорской семье из соседней Галактики.

Из слов женщины я узнала имя мальчика — Ринар, и его возраст. А также то, кто и зачем ранил его.

Когда я покидала отсек, женщина остановила меня. Попросила принять в знак благодарности тонкую сияющую цепочку. Сказала, что это их семейная реликвия и в случае опасности, она поможет мне.

Разумеется, я не могла принять такой подарок. Но когда в отсек ворвались солдаты и вышвырнули меня, я с удивлением обнаружила, что сжимаю цепочку в ладони.

В ту ночь произошло ещё кое-что: на наш эсминец напали. Многие погибли. Мне же удалось сбежать — точнее, один из солдат насильно запихнул меня в спасательный челнок. Хотя я до последнего пыталась спасти раненых.

— Отдай, — раздался детский смех, вырвав меня из мрачных воспоминаний.

Сейчас, не решаясь выйти из космокара, я взглянула на своё отражение в зеркале: тёмные волосы выбились из прически, в карих глазах застыла печаль, а пухлые губы нервно подрагивали.

После того, как все узнали о моём «милосердии», я стала изгоем. Друзья отвернулись, со службы отстранили, даже на улице меня сторонились. Только Крейг — мой жених — оставался рядом и всячески поддерживал меня.

Войдя в дом, я застала Крейга на кухне. Он только что вышел из душа: светлые волосы растрепаны, на поджаром теле капли.

Я рассказала ему всё!

— Лара, — спокойно сказал Крейг, усаживая меня на диван, — я поговорю с твоим отцом. Всё улажу.

— Но он… — я всхлипнула.

— Всё будет хорошо, — Крейг погладил меня по голове. — Через неделю все забудут об этом инциденте. Отец остынет и восстановит твои данные.