– Не то чтобы там есть о чем рассказывать, маленький Раб.

– Они все сбежали от тебя?

Я узнала выражение в его глазах – это было одиночество. Горло внезапно перехватило. С каких это пор Джексон стал позволять мне так глубоко заглядывать за свою маску? Или он всегда так делал, и я впервые внимательно присмотрелась?

– Было бы несправедливо любить девушку и заставлять ее любить меня, – тихо сказал он. – Если бы это была обычная девушка, я никогда бы не смог по-настоящему быть тем, кто я есть. У меня всегда были бы от нее секреты, и была бы велика вероятность того, что она вернется в школу после этого лета, а я исчезну безо всяких слов и так и останусь исчезнувшим навсегда. Это несправедливо. А для девушек из игры я – Король, а не их друг. Но даже если бы я это допустил, меня, вероятно, мучило бы опасение потерять ее в этой игре. Это стало бы моим слабым местом. А я имею право быть каким угодно, только не слабым.

– Любовь – не слабость, – сказала я твердо.

Его улыбка выглядела самой благородной, какую я когда-либо у него видела. И одновременно самой печальной.

– Нет, это слабость. – Он отложил блокнот и встал. Я наблюдала, как он подошел к одной из полок и просмотрел консервы. – Хочешь что-нибудь съесть, прежде чем мы уйдем?

– С удовольствием, – зевнула я и уселась поудобнее.

Джексон взял с полки две банки консервов, канистру воды, и подошел ко мне.

– Спасибо, – сказал он вдруг, и я удивленно подняла глаза.

– За что?

– За то, что ты здесь, – просто ответил он.

Мы съели этот завтрак молча, поочередно морщась от отвращения.

– Когда мы окажемся в Беррингтоне, я заставлю Изольду испечь мне торт, – буркнул Джексон.

– Два торта, – согласилась я, и было что-то тревожное в том, насколько мы в тот момент оказались единодушны.

– Почему ты начал рисовать? – спросила я, глядя на него.

Джексон застыл.

– Почему? Разве не всем нужно какое-нибудь увлечение?