Зал был… очень печальным. Я огляделся, пытаясь найти хоть что-то, за что можно зацепиться взглядом. Не нашёл. Пять шатких столиков, накрытых старыми клеёнками в выцветшую красно-белую шашечку. Возле них стояла дюжина разномастных стульев. Казалось, каждый из них притащили с какой-то свалки, и у каждого была своя грустная история. Стены, которые когда-то, наверное, были выкрашены в весёленький персиковый цвет, теперь выглядели ужасно. Штукатурка потрескалась, а по углам расползлись какие-то бурые подтёки, похожие на карту неизвестного и очень тоскливого мира.

Единственным украшением всего этого убожества был криво висящий портрет отца Насти и Игоря. С него на нас смотрел суровый мужчина с густыми усами и очень уставшими глазами. Мне показалось, что он смотрит на своё «наследие» с немым укором и стыдом.

— Помнишь? — с тоской в голосе прошептала Настя, заметив мой взгляд. — Раньше тут всегда было полно народу. Папа так гордился этим местом… Он говорил, что это его маленькая империя.

Я не помнил. Честно говоря, я вообще мало что помнил из детства, связанного с этим местом. Да и было ли оно, это детство? В моей голове всё ещё царил туман. Я — Арсений, повар из Москвы. А этот парень, Игорь Белославов, в чьём теле я очнулся… кто он? Нелепый сон. Очень подробный, очень реалистичный, но всё же сон. Нужно просто подыграть, пока не проснусь. Даже во сне нужно держать марку.

— А вот тут… — Настя, не замечая моего кислого выражения лица, потянула меня за рукав. — Тут наше сердце! Кухня!

Если зал был просто печален, то кухня оказалась настоящей трагедией. Я замер на пороге, боясь сделать шаг внутрь. Мне показалось, что если я войду, то оскверню свою душу. Да моё сердце сейчас остановится от вида этого святотатства!

Представьте себе операционную хирурга. А теперь представьте, что вместо скальпелей там ржавые консервные ножи, а вместо стерильных столов — грязные, исцарапанные деревянные доски. Вот примерно так и выглядела эта кухня. Старая двухконфорочная плита, одна из горелок которой была заклеена крест-накрест чёрной изолентой. Видимо, не работала. Духовка с разбитым стеклом, из-за чего дверца была подпёрта обычным кирпичом, чтобы не открывалась. На столе лежал набор из трёх тупых, как моя новая жизнь, ножей. И в углу стоял холодильник, который рычал так, будто внутри него медленно и мучительно умирал раненый медведь.

Я медленно провёл пальцем по столешнице. На нём остался толстый, липкий слой жирной пыли. Это было не просто грязно. Это было оскорбительно для любого человека, кто хоть раз в жизни держал в руках поварёшку.