Лесная дева молча бегала взором по всему эту великолепию, а девчурка-рысявка тихо бормотала: «Охренеть». Странные у неё слова для восторга, но придётся привыкнуть к этому и принять как должное.

Белесые призраки людей беззвучно шли по своим делам. Одни были размыты, у других, наоборот, каждую мелочь видно.

– Гляди, – вдруг закричала Муркина, подпрыгнув на месте и показав пальцем на призраков, прошедших сквозь дверь. – Это мы!

И права, сейчас я глядел на самого себя, несущего на руках тень Гореславы, а следом бежала прозрачная рысявка.

– А забавные уши у меня, – тихо усмехнулась лесная дева, и я улыбнулся, едва услышав сквозь треск выстрелов, грохот взрывов от гранатомётов и гром от частых белых вспышек, рождаемых срывающимися с рук воеводы голубоватыми молниями.

Эхо от них отражалось от домов, у некоторых уже были выбиты окна. Из самого же здания центра социализации тянулся чёрный столб дыма, и вот-вот появится пламя пожара.

Да, я уже привык к длинным ушам Гореславы, которые Всеволод называл эльфийскими, и они мне начинали нравиться, хотя порой хотелось приклеить их поплотнее к голове этим… скотчем… Уж шибко они глаза мозолят.

Я стоял и водил головой, ища глазами того, кто мог быть супротивником. Между нашим уходом и нападением прошло не так много времени. И к тому же я понял, что чем расплывчатее и тусклее фигура, тем более давнее событие показывает заклинание, но не думаю, самое раннее дальше вчерашнего вечера.

Тварь, которую всё это время мочалил Егор Олегович, наконец-таки утробно застонала и попыталась отползти обратно в пролом дома. Она вся была покрыта огромными ранами, в каждую из них могла поместиться цельная наковальня. Но скрыться ей негде, и потому смерть лишь дело времени. Вот и сейчас два щупальца, каждое со ствол тысячелетнего дуба толщиной, тихо подрагивали, оторванные взрывам. К тому же раздавленная до этого машинёшка вспыхнула жарким пламенем и жгла чудищу брюхо.

– Вот они, – кивнул я в сторону высокой широкоплечей женщины и гоблина, вынырнувшего следом за ней из кустов. – Кто бы сомневался.

А женщина с каждым шагом расстёгивала на себе одежду, сбрасывая её на землю. Бегущий следом гоблин подбирал вещи с видом обречённого. Вскоре призрачная убийца осталась нагая и уверенно шагающая ко входу. Она повела шеей, словно разминая её, и слегка сгорбилась. Это намечалось превращение. Под кожей возникли узловатые бугры, словно потёки воска на свече.

– Ну же, – зловеще прошептал я, – яви свой истинный лик.

Спина женщины вздулась горбом… а потом все призраки превратились в едва различимые кляксы, словно кто подышал на оконное стекло, сквозь которое наблюдали за всем действом, и оно помутнело, став белесым и непрозрачным. Остались чёткими только те мороки, что накануне вечером бродили у здания.