– Зайди, супруг мой, – медовой речью с дивным акцентом донеслось из будуара, вызвав смесь любви и вожделения, надежды и привязанности.

Кто-то в миг горя шел к духовнику, иные исповедовались близкому другу. Прочие приближали к себе психолога или любовниц. Для него его Лита была всем.

В отличие от духовников и друзей, не обязательно было говорить только о явном, сжигая себя тайным; в противовес любовницам и психологам, верность не требовалось проверять – равно как и решать, что делать с трупами, сболтнув лишнего.

Его супруга достойна правды, любой, даже самой горестной и проклятой. И она же может подсказать путь – она умная, всегда была умной. Поэтому он ее взял, выделил из шумного и многочисленного семейства князя Сапеги. «Порченая», – говорил ее отец, пытаясь отвадить его, подсовывая небылицы о ее прошлом. Старый зашоренный дурак, который слишком доверял советникам – благо последние ненадолго пережили его.

Черниговский поймал себя на том, что стоит в проходе двери, привалившись к створке, и искренне любуется, глядя на супругу, сидящую перед зеркалом. Лита сидела к нему спиной, расчесывая длинные, цвета воронового крыла, волосы – и он видел ее лукавую улыбку, обращенную к нему в отражении. Сколько ей лет? Вечные двадцать шесть – в этом весь ответ. Зрелость, помноженная на природную красоту и властность. Волна обожания прокатилась по телу, обернувшись отчего-то кое-как удержанными слезами.

– Лита, я все потерял… – не удержал он дрожь в голосе, а слезинка все-таки скатилась на щеку.

– Что случилось? – замерев с расческой в руках, с тревогой смотрела она на него через зеркало.

– Они убили моего сына. Они убили Олега! Они узнали про Заповедник… – Скрываемая до того паника все-таки прорвалась в голосе горестным шепотом. – Они выпустили заключенных!

– Нину – тоже? – поджала она губы недовольно.

– Всех, – покаянно опустил князь голову.

– Значит, пришло время взять власть, – порывисто повернулась супруга к нему и даже не подошла – подплыла, остановившись в миллиметрах и заглянув снизу вверх. – Ты достоин быть первым, муж мой. Надо сломать вековую несправедливость. Призови союзников. Надави на должников. Заставь выступить всех, кого ты готовил и выращивал.

– Они убоятся императора, – отчего-то произнес князь Черниговский.

Произнес правду, но не ту, которую она должна была услышать.

– Император будет мертв, – жестко произнесла супруга.

Метнулась к будуару, порывистым жестом выбила фальшдоску из боковины и куда более бережно достала оттуда шкатулку, обернутую темно-алым бархатом.

Двумя руками, словно регалию, поднесла она ее к супругу и ободряющим взглядом призвала открыть.