— У тебя же котик дома один, — вспомнил он.
Джил махнула рукой:
— Я частенько дома не ночую. Если меня пару дней нет, кошак покричит, соседка услышит. Придет, накормит. Ключ есть у неё, все путём.
Джон тут же захотел спросить, отчего это Джил не ночует дома, да ещё частенько, но спрашивать, разумеется, не стал.
— Ладно, — сказал он. — Давай спать тогда. Ты ложись, я покараулю.
Джил вскарабкалась на алтарь, сняла редингот, укрылась им, точно коротким одеялом, и свернулась клубочком.
— Через пару часов разбуди, ага? — сказала она через плечо.
— Ты что, прямо на алтаре будешь спать? — недоверчиво спросил Джон. Джил поняла его вопрос по-своему:
— Ну, твердый, а что поделать. На полу клопов, поди, тьма-тьмущая. Здесь ведь бродяжки ночуют. А тут ам-м… — она зевнула, — …м-магия фонит. Ни одного клопика…
Она замолчала. Джон подождал немного.
— Доброй ночи, — сказал он тихо. Ответом ему было только ровное дыхание спящей. Джон растёр лицо, чтобы прогнать сонливость, и, светя под ноги, подошел к связанному Олмонду. Нагнувшись, поднес к его лицу светильник и с трудом подавил желание отпрянуть: па-лотрашти смотрел широко открытыми, блестящими глазами, в зрачках плясали отражённые весёлые огоньки. С полминуты Джон молча глядел на него, а Олмонд пялился в ответ. Потом лжеученый улыбнулся, спокойно и нагло. Джон выпрямился, отошел к окну и закурил. На душе было погано.
Если бы он начал стрелять на секунду раньше, Иматега, возможно, остался бы жив. Конечно, Джон, стреляя, мог зацепить невидимого доктора, или его всё-таки убили бы Олмонд с Кайдоргофом, размахивая в поднявшейся сутолоке мечами. Но не было бы этого мерзкого чувства, когда жмёшь на спуск, дерёшься, бежишь, понимая, что всё равно безнадёжно опоздал, и никаких шансов уже нет. Джил, вспомнил Репейник, ведь она с самого начала рвалась к Иматеге — надавать по шее, схватить, утащить, спасти… А я удержал. Зачем? Боялся за неё? Ох, вряд ли. Знал ведь, на что способна девчонка — бьётся, как зверь, да еще и марьянник, и зрение ночное. Нет, тут другое было. Хотелось доктора проучить. Вот будь честен с собой, Джон: хотелось ведь? Дурака этого в ворованном плаще, самоуверенного, ни к чему не годного — мордой в грязь ткнуть, пускай в беду попадет хоть раз по-настоящему, пускай в силках повисит вниз головой. Палкой по зубам пусть отхватит. Может, поумнеет тогда, перестанет у нормальных людей под ногами путаться.
И я ведь чувствовал себя правым, думал Джон, остервенело затягиваясь. Законы вывел: не лезь к людям, не бросайся на помощь, не поднимай упавшего — иногда тому полезно полежать… Не будь добреньким, сыщик! От добра добра не ищут. Вот, пожалуйста, всё на этот раз по правилам. И опять — куча трупов и никакого добра. Разве что Олмонда захватили, но это уже, скорее, заслуга Джил, которая его парализовала. Да, Джил… Смотри-ка: всю ночь на взводе, бегала, дралась, едва не погибла, Иматегу на глазах у неё разделали — и ничего, дрыхнет. Хотя она как раз на своем веку такого навидалась: и людей разделанных, и драк, и всякого. Впрочем, я ведь тоже не вчера родился — а вот пробрало. Проклятье. Жалко мне этого тюфяка, вот что. Сидел себе доктор в кабинетике, чаи гонял, книжки пописывал, и самое худшее, что могло с ним случиться — выговор от декана. Сейчас бы в кровати валялся, в сотый раз собственную брошюру перечитывал от бессонницы. А теперь лежит мёртвый, и крысы, небось, уже подбираются. «