Сейчас Якуб готовил на огне вторую ногу архара, запах опять стоял бесподобный, но о еде пока что не думалось. Мы не спускали глаз с принца Гордвина, но ему, кажется, не было никакого дела до наших взглядов.

– Да с чего вы взяли, что я намерен отвечать?.. – скривил губы Гордвин.

– Думаю, если не мне, то вашему брату хотелось бы знать причину вашего поступка... – продолжал Павлен. – Сами понимаете – это несколько выходит за общепринятые правила поведения, даже самые снисходительные. Если бы не своевременное вмешательство других людей, то отец Витор был бы уже мертв.

– Да, ваши сторожевые собаки хорошо знают свое дело... – покосился на нас принц. – Особенно та сука.

Если я правильно поняла, то последняя характеристика относится именно ко мне. Конечно, ничего уважительного в этом определении нет, но, тем не менее, слова этого грубияна меня нисколько не задели. Если уж на то пошло, то собак я люблю, считаю их настоящими друзьями, и неважно, кто они – суки или кобели, главное, чтоб верно служили своему хозяину.

– Брат, я запрещаю вам говорить о моих друзьях в таком тоне, и тем более вы не имеете никакого права оскорблять их... – просипел отец Витор, и тут же зашелся в кашле. Беда в том, что сейчас у молодого человека так болело горло, что он говорил не только с трудом, но и довольно невнятно. Сегодня утром Павлен осмотрел отца Витора и только головой покачал – мол, великое счастье, что ничего не сломано и не травмировано.

– Друзья... – издевательски протянул Гордвин. – Дорогой брат, вы, наверное, хотели сказать – мерзкая чернь, возомнившая о себе невесть что? А этим так называемым приятелям никто не объяснил, что тому, кто поднимает руку на наследного принца, положена плаха со всеми вытекающими последствиями? Как видно, по этому вопросу вы их не просветили, а иначе они не вели бы себя так нагло.

– Все же попрошу ответить вас, принц, отчего вы решили поступить таким жестоким образом со своим братом... – голос Пса Веры был все таким же холодным.

– Ах, да, с моим праведным братцем, у которого только что нимб над головой не светится!.. – в голосе Гордвина сквозило самое настоящее презрение. – Только не надо рассказывать мне сказки о семейных узах и братской любви – когда речь идет о троне, то сопливые детские воспоминания об играх в лошадки уже не играют никакой роли. Трон один, и прямой наследник – я! У всех остальных моих братцев только одно желание – всеми возможными способами избавиться от того, кому этот трон принадлежит по праву. Ни один из моей милой семейки не имеет прав на престол до той поры, пока жив я, или мои потомки.