— Где ребенок? — спросила я у мужика, нависая над ним аки топор над головой приговоренного. Мужик лишь икнул. Мне пришлось повторить вопрос раз десять, пока до его проспиртованного насквозь мозга дошло. Он таращился на меня как на Проводника, пока я пыталась узнать, куда они дели мальчика, а потом испуганно лепетал, что они лишь простые карманники и похищением детей не занимаются. Хотелось бы верить, что тогда он испугался меня, но рядом скалил зубы Стэр, и что-то мне подсказывало, что именного его так опасается мой собеседник.

Я так увлеклась обличительной отповедью и обещаниями всяческих мук, что забыла озвучить ему имя, называя похищенного просто мальчиком. Дакар, отправляя меня на эту охоту, так и говорил: "сынишка". Короче, когда заветное слово слетело с языка, карманник сначала моргнул пару раз, а потом расхохотался и плюхнулся в сугроб, сгибаясь пополам.

Я сначала думала, что у него нервное, но потом поняла, что мужик смеется абсолютно искренне. В общем, когда он успокоился, то поведал мне замечательную историю. Во-первых, "сынишке" уже стукнуло тридцать два, во-вторых, у него в печенках сидела навязчивая забота дражайшей маменьки и не менее дражайшего папеньки, ну и в-третьих, ему стало до банального скучно. Вот он и приплатил, простите святые яйца, банде, что бы они показали ему изнанку жизни. И на данный момент на эту самую изнанку он любовался в местном борделе, ибо захотелось ему любви и понимания.

Как я пробиралась в бордель, как вытаскивала из объятий сразу трех путан великовозрастного обалдуя, как пинками гнала его до родительского дома, вспоминать было смешно, до колик в животе. И такая тоска и мука сквозила во взгляде "надежды и опоры", что я даже прониклась к нему сочувствием. "Ребенок" предлагал мне деньги, чтобы я его отпустила, но граф заплатил больше, да и не могла я слить охоту, поэтому недрогнувшей рукой я передала "мальчика" родителям и отбыла.

Под конец повествования, навернувшиеся от смеха слезы, вытирало все племя. А я вспомнила, за что именно так люблю свою работу. Разошлись мы под утро, и, как только голова коснулась подушки, я сразу же вырубилась.

В блаженном ничего неделании прошло еще четыре дня. Я загорала, купалась, охотилась с тиграми, слушала истории, отогревала тело под горячим солнцем, а душу сидя вечером у костра, слушая истории. Но… Я не перестала вспоминать и задавать вопросы, на которые вряд ли сможет ответить хоть кто-то, просто все это как-то смазалось, ощущалось не так остро.

А на пятый день, зайдя к себе в дом, я наткнулась взглядом на покрывшееся рябью зеркало. Ну и что опять случилось?