Но ведь это же замечательно, верно? Может, мой дар несколько отличается от материнского, и я, например, не чувствую боли именно от синяков? Мало ли? Что я вообще знаю о способностях «мутантов»? Нужно просто порадоваться этому, вот и всё.

И хорошо, что я ничего не почувствовала, могла ведь непроизвольно вздрогнуть или зашипеть от боли, и тогда Кристиан понял бы, что был слегка неосторожен, и расстроился. И не важно, что всё прошло за секунды, он бы всё равно себя винил. А так – чего не знаешь, о том не скорбишь.

Я улыбнулась этой мысли и потёрлась щекой о грудь мужа, потом легонько поцеловала её, затем лизнула... Руки Кристиана – одна на моей спине, другая в волосах, – замерли, голос, шептавший мне всякие милые нежности, запнулся.

– Джинни? – в моем имени слышалось и удивление, и вопрос, и надежда.

– Это было так восхитительно! Но та-ак ма-ало, – протянула я с лёгкой ноткой наигранного неудовольствия.

– Тогда, может, повторим? – я не видела лица Кристиана, но знала, что он улыбается.

– Великолепная идея, – я подняла голову и тоже широко улыбнулась своей половинке.

На этот раз мы двигались неторопливо, словно заново изучая тела друг друга. Да, теперь-то я отличия заметила, но на полученное мною удовольствие это всё равно никак не повлияло.

В этот раз, отдыхая на груди Кристиана, я даже не стала интересоваться – появились у меня новые синяки или нет? Главное – никакой боли в объятиях мужа я не испытывала, лишь одно только чистое, ничем не замутнённое наслаждение.

Немного отдышавшись, Кристиан поднялся, порывшись в принесённой сумке, обтёр меня влажным полотенцем и укутал в мягкий плед. Хотя на дворе стоял август, но в пещере было всё же немного прохладно, к тому же я, выросшая в жаркой Атланте, была немного мерзлячкой. А я млела, принимая заботу своего мужа, который предусмотрел всё для моего комфорта, не забыв прихватить этот самый плед, ведь в пещере ничего подобного не наблюдалось – ни гаргульи, ни оборотни никогда не мёрзли. Немного повалявшись и понежившись в объятиях друг друга, мы как-то дружно осознали, что аппетит приходит во время еды, и что недели вынужденного воздержания нам ещё навёрстывать и навёрстывать.

И мы принялись за дело. Кристиан был неутомим, а я с огромным энтузиазмом принимала всё, что он готов был мне дать. Прежде подобная ненасытность аукнулась бы мне потёртостями или утренней болью в мышцах – с чем-то подобным я во время нашего медового месяца не единожды сталкивалась, – но теперь мне ничего подобного не угрожало. И единственное, что осталось неизменным – это моя утомляемость. Так что, после очередного раунда я просто-напросто уснула прямо на груди мужа.