Фейхель вздёрнула густые брови:

– Как? Она же не кубара.

– Введи её в кубарат. На день, на два. Сведи их. Пусть он сам ей скажет, что передумал на ней жениться. Тогда она согласится уехать.

Фейхель изменилась в лице:

– О чём ты просишь?

– Я прошу помочь несчастной женщине, которая запуталась.

– Ты просишь меня, мать-хранительницу традиций и законов, нарушить традиции и законы? – Фейхель с трудом встала с кресла; клетчатый плед упал с её коленей на пол. – Это немыслимо!

Малика поднялась. Расправив плечи, посмотрела на старуху сверху вниз:

– Я могла бы рассказать тебе, какие мыслимые и немыслимые вещи происходят во дворце и за его стенами, но не хочу тревожить твоё слепое, слабое сердце. У тебя нет таких сил, чтобы заставить мужчину вести себя по-мужски.

– Иштар – образец мужчины.

– Он достойный продукт своей страны.

Фейхель угрюмо насупилась:

– Я впустила тебя в своё слепое сердце. Не заставляй меня жалеть об этом.

– Я прикипела к нему душой. Как к другу, как к брату. А теперь хочу вырвать часть души и похоронить на перекрёстке всех дорог. Ты помнишь своего сына годовалым ребёнком. Помнишь его глаза? Чистые, ясные, в них был заключён целый мир. Сейчас это глаза чёрствого воина и безжалостного хазира. – Опустив голову, Малика сняла чаруш. Помяв ткань в руках, вновь устремила взор на старуху. – Я единственная, кто знает, что он прячет в их глубине. Я знаю, каким он мог стать, но он сдался. Кому тяжелее: тебе или мне?

– Он сделал тебе больно? – спросила Фейхель, всматриваясь Малике в лицо.

– Я могу попросить Хёска дать мне зелье, подавляющее волю, и увезти Галисию. Но я хочу сохранить остатки её достоинства. Помоги мне.

Мать-хранительница опустилась в кресло. Малика укутала ей ноги пледом и отошла к окну. На стекле разноцветные узоры, а в душе такая мгла.

– Сколько ей лет? – спросила Фейхель.

Малика прикинула в уме: Адэру исполнится двадцать семь, Галисия младше его на четыре года.

– Двадцать три.