– Имя придумала? – поинтересовалась Галисия.

– Имена дают отцы, – сказала Фейхель.

– Несправедливо… – пробормотала Галисия. – Почему ты ушла из дома?

– Мы не обсуждаем семейные дела с чужими, – вновь подала голос Фейхель.

– Я не чужая. Я подруга шабиры. И вообще-то я разговариваю с Самааш.

– Тебе не мешало бы выучить наши правила.

Покосившись на Малику, Галисия недовольно повела плечиком:

– Её муж плохой человек?

– Бог обязывает любить мужа, – ответила Фейхель, – а плохой он или хороший – не нам судить.

– А кому?

– Богу.

Выбравшись из креслица, Галисия приблизилась к Самааш и опустилась перед ней на корточки:

– Он тебя обидел? Да? Беременных женщин нельзя обижать. Когда-то я была в монастыре, и там говорили, что таких людей Бог наказывает. Скажи своему мужу, чтобы следил за словами. Всё, что он скажет тебе плохое, к нему и вернётся. А может, ты чересчур строга к нему? Может, он не хотел тебя обидеть, а тебе показалось. Я слышала, что беременные реагируют на всё слишком остро.

Помедлив, Самааш щёлкнула замком на зажиме и сняла чаруш. Отшатнувшись, Галисия с трудом удержала равновесие.

– Закрой лицо! – приказала Фейхель.

– Дай ей вздохнуть вольно! – осекла Малика.

– Ничего-ничего, это всё заживёт, – промолвила Галисия, рассматривая лопнувшие губы и разбитый нос Самааш. – Я как-то свалилась с садовой лестницы, всё лицо счесала, и ничего, как новая монетка. Я бы сняла чаруш и показала тебе, но твоей маме не понравится. Сильно болит?

Самааш отрицательно покачала головой.

– Тут кровь засохла. Можно я вытру? Я осторожно.

Самааш кивнула.