– Ты, – сказала Галисия. – Красивая. Да?

– Зачем он мне?

– Я рисовала не для тебя, а для твоей внучки.

– Нужен он ей, – буркнула Фейхель и взялась за рисунок, словно хотела его разорвать.

– Мама, – тихонько промолвила Самааш, забрала у неё портрет и положила вместе со своими листами.

Недовольно покряхтев, Фейжель поднялась со стула:

– Нам пора. У Самааш режим.

К такому повороту Малика не была готова.

– Подождите. – Обойдя стол, приоткрыла двери, ведущие на террасу. – Мы в раю… – И распахнув двери настежь, впустила в зал бездонную тишину.

Над садом зависла огромная луна. Тёмно-сиреневое небо было усеяно звёздами-астрами. Вдали, на горизонте, блестела серебром крыша закольцованного дворца.

Фейхель схватилась за спинку стула:

– Сейчас же закрой!

– Почему?

– Это сад хазира. Если кто-то узнает, что мы смотрели на сад, нас накажут. И меня в первую очередь.

– Я возьму вину на себя.

– Ты прожила здесь полгода, но так и не поняла, что мы… нам нет места под солнцем, – сказала Фейхель, взяла Самааш за руку и повела через анфиладу залов к выходу из Обители.

Уронив голову на руки, сложенные на столе, Галисия разрыдалась. Малика закрыла двери, в нерешительности переступила с ноги на ногу. Праздник закончился именно так, как она хотела, но почему так тошно на душе?

Приблизившись к Галисии, обняла её сзади за плечи:

– Не надо плакать. Ни один мужчина не стoит твоих слёз.

– Мне бы услышать его, увидеть одним глазком, и я уеду.