— Еще лучше будет, если вы вообще на ближайший час уйдете из глю… — Костя в последний момент вспоминает, с кем имеет дело, и придерживает язык. — Из астрала, из отражения, или как вы называете это место.

— Почему?

— Небезопасно здесь сейчас, потому что! — Голос Вадима, громыхнув через Врата, заставляет бородатого проходимца подскочить на месте. — Чем вы думали, когда к чужой печати полезли?! Идите с миром. И больше так не делайте.

— Ясно. — Проходимец, взяв себя в руки, перестает озираться по сторонам и с достоинством кивает нам. — Удачи вам. Группа, уходим!

— Ты хотел сказать — «глюк»? Мы называем это «прибой». — Перед тем, как исчезнуть, девушка в бандане лукаво улыбается Косте.

— Прибой? Интересно, почему. — Костя с задумчивым видом смотрит на кусты, где пряталась троица. — Прибой мира… Красиво, но бессмысленно.

— Интересно, почему вы все еще топчетесь на месте? — в тон ему спрашивает Вад.

— Уже не топчемся, — ворчит Костя.

В действительности, командир нашей команды — он, но сегодня ведет ритуал — и, как следствие, отвечает за все — Вадим, который лучше управляется с печатью. Чем именно сейчас недоволен Костя — тем, что Вад все-таки поторопил его, или тем, что тот сделал это не сразу — можно только догадываться. Насколько я его знаю — и тем, и другим одновременно. А, может, и чем-то третьим вдобавок: поводов у него предостаточно.

* * *

Городской чародей должен уметь сойти за «своего» в глазах сумасшедших, уметь не выглядеть сумасшедшим в глазах всех остальных и суметь не стать сумасшедшим. Мой друг-психиатр как-то подметил, что многих его коллег терзают, в сущности, похожие проблемы. Забавное совпадение, которое и не совпадение вовсе: психиатры никак не хуже, а то и лучше нас знают — насколько хрупок и ненадежен тот фундамент, который называют «объективной реальностью».

Все тот же друг говорил мне, что лишь сумасшедший возьмется утверждать, что он — нормален, и долго разглядывал меня поверх очков, после того, как я уточнила: «Возьмется утверждать — на словах или на деле?» Уже тогда этот вопрос интересовал меня очень живо. Мне двадцать семь лет, и я отчетливо помню, как когда-то, по дороге в парк, приходилось день через день ждать на переходе, пока пройдет товарняк к заводу. Но это помню я одна.

Родители, соседи, старожилы, старые приятели, с которыми мы когда-то от скуки пересчитывали на переходе вагоны — все они считают, что в этих местах никогда не было никакой железной дороги. И только если спросить, почему на «институтской» аллейке так плохо растут и постоянно гибнут деревья — начинают бормотать что-то про загрязнение и морщат лбы. Хотя как, казалось бы, можно забыть сигнальный гудок, который из ночи в ночь будит тебя в пять утра?