Мальстен поджал губы и опустил глаза в пол. Бэстифар резко поднялся и сложил руки на груди.
— К тому же, — не дав данталли привести свои аргументы, продолжил аркал, — прихлебателем ты в любом случае не будешь. На деле я хочу предложить тебе не только убежище, но и работу. На постоянной основе.
Мальстен скептически приподнял бровь.
— Это какую же?
— Уже лучше. Хоть скептический, но интерес в глазах проснулся, — Бэстифар вновь присел на табурет, глаза его заблестели азартом. — В Грате, куда меня любезно сплавил мой достопочтенный папочка, у меня есть некоторое… гм… увлечение. Я держу свой цирк.
Мальстен удивленно посмотрел на аркала. Не раз он слышал от него, что сама жизнь напоминает ему цирк. Однако отчего-то данталли никогда не думал, что это выражение пришло к другу неспроста.
— Так вот, откуда все эти твои сравнения, — хмыкнул кукольник.
— О, да, — осклабился аркал. — Это осознание пришло ко мне довольно давно. Еще, пожалуй, в детстве. Жизнь похожа на цирк. Не на театр, нет. В театре от актеров все-таки требуется определенная эстетика, определенная приверженность жанру. Да, то же лицемерие, та же верность роли, но все же в театре актер — картинка, напускного образа там куда больше, чем настоящей души. Роль никогда не раскрывает артиста полностью, он в ней растворяется, забывается, становится кем-то другим. В жизни мы до конца не можем стать кем-то другим, наше естество прорывается сквозь маску, то так, то эдак. Цирк же — иное дело. Цирк принимает тебя и твой талант такими, как есть. Цирк сложнее, жестче, агрессивнее и тем самым — живее театра. Когда отдаешься роли настолько гротескно, а иногда даже отвратительно, что маска срывается сама, остается лишь естество и талант. И это определяет тебя. Цирк вызывает трепет и страх одновременно с восторгом и восхищением. Чем опаснее номера, тем больше оваций в зале. Если в цирке есть номер с уродствами, он воспринимается сильнее, чем все другие. Люди ненавидят правду жизни, и все же тянутся к ней.
Мальстен не разделял позиций аркала. По крайней мере, разделял не полностью. Однако малагорец говорил с таким жаром, что спорить у данталли не возникало никакого желания. Он мог лишь кивать, отчего-то ощущая, как нечто темное и потаенное поднимается в душе и заставляет оба сердца стучать быстрее при упоминании особенной природы цирка.
— На моей арене выступают талантливейшие артисты, Мальстен, — продолжил Бэстифар, самодовольно улыбаясь. — Но под твоим