Ей было не столько больно, сколько обидно — еще бы, оказаться вот так пойманной, и не мочь слова сказать! — но Дик пообещал себе убить негодяя при первой возможности.

* * *

Незнакомец завел их в какую-то полуразрушенную халупу. Часть крыши отсутствовала, потому внутри было достаточно светло, чтобы хорошо разглядеть закопченные стены, охапку соломы в углу и самого похитителя. У того было бледное и необычно скуластое, с широко посаженными глазами, лицо; из-под сбившегося платка выглядывали рыжие волосы. В коротких усах и бородке тоже проступала рыжина.

— Ты с корабля, — уверенно заключил Ремерт. — Но ты один и прячешься. Значит, ты преступник.

— В яблочко! — Чужак ухмыльнулся. Он наконец-то отпустил Юку, но револьвер в его руках надежно перекрывал путь к отступлению. — Я ударил офицера, и, хотя он того заслуживал — капитан Мартильяк собрался меня повесить. После этого наши пути с ним разошлись…

— Мне уже нравится этот капитан Мартильяк, — пробормотала Юка. Она смотрела на похитителя так, что не будь тот толстокож, как морская свинья — помер бы на месте.

— Итак, я не хочу петлю на шею, а вы не хотите пулю в лоб. — Чужак качнул револьвером. — Мы сможем договориться.

Дику по-прежнему до скрежета зубовного хотелось врезать ублюдку; а других мыслей в голове и не было. С надежной он посмотрел на Ремерта: тот уже овладел собой и наверняка имел какой-нибудь план.

— Чего ты не хочешь, мы поняли, — сказал Ремерт. — А чего хочешь?

— Как ты догадался, что я с корабля? — ответил чужак вопросом на вопрос.

— Твоя одежда не по росту — ты ее украл, — сказал Ремерт. — Говоришь, будто прикусил язык. И цвет волос очень редок у нас: во всем Хемгюре не сыщется и десятка рыжих. Ты не пройдешь и трех кварталов, как кто-нибудь поймет, что ты пришлый, и кликнет жандармов.

— А не врешь ли ты, малой? — Чужак недобро взглянул на Ремерта; ствол револьвера угрожающе двинулся в его сторону. — После войны на вашем берегу осталось много моих соотечественников. Наш капитан, граф Морис Мартильяк, привел «Умницу» как раз за их потомками, если те пожелают вернуться.

Дик хмыкнул; Юка, не сдержавшись, хихикнула. Невозможно было представить, что громадину в порту кто-то обозвал «Умницей».

— Что смешного?! — рявкнул чужак.

— Ничего. Простите, ничего. — Юка покраснела. Ей и впрямь стало неловко, даже вся злость куда-то подевалась. — Мой дед говорил, что после войны было много болезней. Многие тогда умерли. Пленных умерло больше всего. Все они умерли. И в этом нет ничего смешного… Но прошло семьдесят лет, и ничего нельзя поделать, ведь так?