Валаах хотел рассмеяться, но боль смяла его лицо. Палец, выпроставшись из кучи костей, показал направление.

— Не бойся навредить мне еще больше, — с усмешкой произнес Валаах, видя, как Цессир примеряется, как бы поудобнее ухватить его. — Я и здесь бы мог отлежаться день-два, но в любимой кровати как-то приятнее.

— Кстати, о кровати, — не без труда, но Гердих, ухватившись за ремни, опоясывающие тело бога, поволок его по пеплу и костям. — Мне не нравится, чем ты на ней занимаешься.

— Онанирую и лишь изредка трахаю посланную вами женщину? — Валаах смотрел на низкое свинцовое небо. Иногда в круг обзора попадало вспотевшее лицо Гердиха.

— Цвейта, Саша…

— Клянусь, вторую я не трогал!

— Ты соблазнил мою жену, — Гердих остановился.

— И она за столько лет только сейчас призналась? Не это ли доказательство, что женщины лгуньи. Шлюхи и лгуньи. Ни одна из них не отказалась. Ни одна.

— Хорошо. Раз ты не понимаешь, я сделаю и тебе подарок: пришлю красавчика с амулетом Вожделения на шее. Трубелю понравится твоя задница, и она, как ни странно, ему не откажет. И будет принимать с удовольствием, до тех пор пока Трубель не сдохнет. А ему на роду написан долгий срок жизни.

— Такого амулета нет в этом мире, — Валлах беззаботно махнул рукой.

— Есть. И совсем недавно им хотели приручить моего сына.

— Я откушу твоему красавчику голову, — ярость мелькнула в глазах бога.

— Не успеешь. Амулет начнет действовать, как только попадет в Бездну. Ты единственный здесь живой, другим секс без надобности. Пойдешь за ним как рыбка на приманку.

До пещеры Гердих дотащил Валааха в полном изнеможении. В опочивальне бога посмотрел на стоящие в вазах сухие цветы.

— Как оклемаешься, вынеси отсюда всякий хлам.

— Ты же знаешь, свежих у меня нет и быть не может, а эти оживают при запахе сексуального удовольствия.

— Убери. А я пригляжу, чтобы каждая из женщин, которой потребуется «Поцелуй Валааха», принесла с собой букет живых цветов. Но ты ни одну из них больше не тронешь.

— Надеюсь, ты пошутил насчет амулета Вожделения? — Валаах приподнялся на локте. Ему было больно, но он хотел видеть лицо Цессира.

— Я пришлю его, если ты возобновишь насилие.

— Но они сами…