Здесь, среди зелени оазиса, расположенного в бесконечных песках, сонный ветер едва шевелил тонкие занавески, расшитые яркими перьями. В роскошной комнате, скрестив ноги, сидел близь журчащего фонтана широкоплечий мужчина. Закутанный в белое одеяние так искусно, что виднелись лишь его лицо и руки, он был красив несмотря на морщины, избороздившие смуглую кожу. На белой ткани, покрывающей его голову, возлежал венец из черного металла, украшенный черным же камнем. Другой такой же камень изредка взблескивал на одном из его пальцев. Он молчал, наблюдая, как переходит, опираясь на сучковатую палку, от одного окна к другому согбенные годами старик с пронзительными глазами и крючковатым носом.

– Хватит изводить себя, дорогой мой, – наконец, мягко произнес мужчина в белом. – Мы никогда не узнаем, что в голове у ласурской демоницы, даже раздави мы эту голову щипцами – не узнаем. Вряд ли она понимает, во что ввязывается! Только время покажет, прав ты в своих подозрениях или нет.

Старик остановился и, посмотрев на мужчину, с трудом поклонился.

– Я хорошо учил вас мудрости, повелитель! Это мне следовало произносить подобные речи, не вам.

– Ну раз меня хвалит сам Сатанис Крейский, – улыбнулся собеседник, – может быть, я снова задам тебе все тот же вопрос? Не пора ли опробовать на Ласурии наше секретное оружие. Не то, о котором ты беспокоишься, другое… О котором знаем только я, ты и еще двое.

– Я понимаю ваше нетерпение, повелитель, – улыбнулся в ответ архимагистр Крея, – но, поверьте мне, рано! Он знает слишком мало. Нам нужно больше! Намного больше. Судьба порой творит странные дела и забрасывает нас в странные места. Забрать его мы всегда успеем, но вдруг он увидит то, что будет нам интереснее, чем…

Он многозначительно замолчал.

– Ты мудр, старик, и умеешь терпеть, – усмехнулся мужчина. – А мне ужасно любопытно посмотреть, каким он стал!

– Всему свое время, повелитель, – склонил голову Сатанис.

За окном шуршали пески – песчинки отсчитывали неуловимые секунды. Где-то далеко на севере эти секунды бесшумными снежинками опускались землю. Здесь время ощущалось по-другому – длинными ночами и короткими днями, холодом покрытых изморозью стен, одиночеством…

Его Светлость Атрон рю Воронн сидел в кресле за столом и работал. Узамор стал для него призванием, его женщиной и ребенком. За открытым окном тихо падал снег. Дверь приоткрылась, впуская маленькую тень.

Атрон положил перо на бумагу и откинулся в кресле. В холоде его покоев, как и в холоде его души, появилось тепло.

Раздалось вопросительное «Мя?» и острые коготки впились в голенище его сапога.