Я оставил его за врачебными хлопотами и, обеспокоенный словами Элиота, задумчиво побрел среди тел убитых, всматриваясь в лица мертвецов. В отличие от своего командира солдаты были явно русские, но чересчур рыхлого сложения, с кожей, бледной как воск. Я вспомнил человека, который схватил меня за ногу позапрошлой ночью и которому я вдребезги разнес череп, — его лицо было таким же белым. О, сколь мертвен был взгляд его глаз! Элиот прав: у русских были лица слабоумных, у всех до единого, кроме, конечно, проклятой бабы с прожигающим насквозь взглядом. Я начал размышлять об этой болезни, о том, сколь заразной она может оказаться на деле. Но я не мог позволить себе погружаться в раздумья и присоединился к своим солдатам, чтобы поговорить с ними и выпить кружку чаю. Они заслужили передышку — день был жестокий, и один лишь Господь ведает, что ждет завтра. Я взглянул на вьющуюся впереди дорогу. Чем больше я ее изучал, тем меньше она мне нравилась. Двинувшись дальше, я проявлю глупую, никому не нужную браваду. Я подумал., может быть, нам стоит подождать Пампера и его людей, однако мне не терпелось разведать лежащие впереди земли и еще раз как следует потрепать засевших там русских. Вспомнил я и о нашей пленнице. Кем бы или чем бы она ни была, женщина может оказаться полезной заложницей… Я поднялся и, пожелав своим людям доброй ночи, вернулся к Элиоту, который все еще сидел возле необычной пациентки.

— Ну так что? — спросил я. — Жить будет?

По его лицу, казалось, пробежала тень.

— Взгляните, — ответил он и откинул одеяло.

Глаза пленницы были по-прежнему закрыты, но на губах ее играла слабая улыбка, а щеки налились румянцем. Элиот поправил одеяло, встал и перешел на другую сторону от костра, где, как я заметил, неподвижно лежало второе тело.

— Кто это? — поинтересовался я.

Элиот нагнулся, отбросил одеяло, и я узнал рядового Комптона, хорошего парня, который всегда мог служить олицетворением крепкого здоровья. Но сейчас кожа его невероятно побелела, прямо как у русских, а взгляд открытых глаз казался остекленевшим и мертвым.

— Взгляните-ка. — Элиот начал расстегивать рубашку пациента.

На груди Комптона набухли и вздулись царапины.

— Что это с ним? — спросил я. — Что?

— Не знаю.

— А это оцепенение… взгляд его глаз? Черт побери, Элиот, это же ваша зараза!

Он поглядел на меня и медленно кивнул головой.

— Где он ее подцепил?

— Говорю же вам — не знаю.

Признание в собственном невежестве, похоже, причиняло ему боль. Сквозь пламя костра он смотрел на тело пленницы.

— Я полагаю, она, возможно, тоже заражена, — сказал он, махнув рукой в сторону женщины. — Кожа ее очень холодная, довольно бледная, но все первичные признаки болезни отсутствуют. Может быть, она — носитель, передает болезнь, но сама остается незараженной. Хотя проблема в том, что я даже не знаю, как распространяется заболевание.