— Ну, что думаешь? — спросил хозяин. — Ближе к концу стало хуже, ведь правда? Я закрыл шкатулку, пока не стало совсем плохо. Как думаешь, правильно поступил?

— О да, — смог выдохнуть я. Мой голос дрожал.

— Я так и понял по твоему лицу. Нет у меня желания тебе навредить. Просто хотел показать тебе кое-что… чтоб ты более-менее понял.

Я допил воду из стакана, поставил его на столик. Напряжение спало, и я спросил:

— Что же это было?

— Безумие сущего, — ответил он.

Слова сошли с его губ спокойно, и взгляды наши в тот момент были обращены друг к другу — он словно хотел увидеть, как я отреагирую.

Конечно же, я захотел остаться и послушать, что он скажет дальше. Разве не за этим я к нему пришел? Вам хорошо слышно, мои дорогие? Мой голос все еще тревожит ваши сны?

— Безумие сущего, — эхом повторил я. — Боюсь, я не вполне понимаю…

— Как и я. Это все, что я могу сказать. Только эти слова дозволены. Только эти слова подходят. Было время, когда меня восхищал их звук. Я был молод, философия влекла меня, и я говорил себе: я собираюсь познать безумие сущего. Знание это казалось мне необходимым — ведь безумию сущего я намеревался противостоять. Я думал, что, если выстою против него, мне больше нечего будет бояться. Что я смогу жить без боязни сломаться, без боязни того, что безумие — а оно, по моему разумению, заложило основы современного существования — пожрет меня изнутри. Я хотел сорвать покровы и увидеть вещи такими, какие они есть, а не такими, какими их видит слепец.

— И вам удалось? — спросил я, нисколько не заботясь о том, что, возможно, слушаю исповедь сумасшедшего.

Слова его зацепили меня, и, хоть я и с трудом понимал сказанное, было в нем что-то, не чуждое и мне самому. Кому из нас не приходилось сталкиваться в жизни с чем-то, что вполне можно было бы назвать «безумием сущего»? Даже если мы скажем об этом другими словами — их смысл все тот же. Порой либо мы касаемся его, либо он касается нас; и если взгляд хозяина дома на безумие сущего как на «основу современного бытия» далек от вас, припомните участь Ван Ливеннов, мои хорошие. Мы посвятили обдумыванию этой «трагедии» не один одинокий час — и это естественно, а что есть «трагедия» для нашего мира?

— Удалось ли мне? — откликнулся хозяин, вырывая меня из дум. — Конечно. Удалось даже слишком хорошо, скажу я тебе. Я отвоевал себя у собственных страхов… и, в конце концов, у самого мира. Теперь я олицетворяю неприкаянность. Обитатель пространств, где безумие сущего не имеет границ. Однажды, после многих лет учебы и практики, я смирился с тем, что выжидало меня. Но я не мог сказать, куда я иду — и зачем иду туда. В моей жизни так много хаоса. Тем не менее я всегда возвращаюсь в этот мир — словно я какая-то тварь, в угоду инстинкту припадающая к корням. Места, в которых я бываю, будто бы привязывают меня к себе. Выжидают, готовятся. Всегда есть вещи — вещички, пустячки, — которые мне уготованы. Вот эта музыкальная шкатулка, к примеру. Я рыскал тут в поисках чего-то похожего — и нашел ее. По одному виду этих вещиц могу я сказать — да, вот он, отпечаток безумия сущего, на них. И ты можешь — уж я-то вижу. Какой же опасностью грозят они тем, кто ни о чем подобном не подозревает? Остается лишь гадать.