— Личинки богов, — произнес он с оттенком благоговения.

Я резко развернулся к доктору Дюблану:

— Те таблетки, что вы мне дали…

— Только так можно было добиться каких-то успехов. Я старался помочь вам обоим…

— Я предвидел такой ход событий, — сказал мистер Хват, выходя из своего транса. — Не стоило тебя вообще в это вовлекать. Неужто не понимаешь, сколько накладок возникает даже без привлечения твоих пациентов? Одно дело — тот бездомный сумасброд, коих тут, в округе, достаточно, а этот парень — совсем другое. Мне жаль, что я тебя просветил. Что ж, мои чемоданы упакованы, с остальным разбирайтесь сами, доктор Дюблан. Теперь это ваша работа. Мне же пора идти.

Мистер Хват вышел из комнаты, и несколько мгновений спустя до нас долетело эхо захлопнувшейся двери. Доктор продолжал пристально наблюдать за мной — похоже, выжидая какой-то реакции. И еще он чутко вслушивался в звуки, исходившие из комнат на этом этаже. Звуки чьих-то неспокойных лапок.

— Понимаешь теперь? — спросил док. — Мистер Хват — не единственный, кто ждал долго… слишком долго. Странно, куколки уже должны начать…

Я запустил руку в карман и вытащил два кругляша:

— Никогда особо не доверял вашим методам, — сообщив это, я бросил куколки доктору Дюблану, и тот молча поймал их. — Не возражаете, если я пойду домой один?

Похоже, док не возражал. Похоже, в ходе лечения мистера Хвата док и сам превратился в безнадежного психопата. Уходя прочь, я слышал, как по дому разносится его беспокойный топот, — оставшись в том коридоре, он бегал от одной двери к другой, хлопал ими и жалобно-восторженно причитал:

— Ну вот и вы, мои красоточки. Ну вот и вы!

И хоть с доктором, похоже, все было уже ясно, его терапия дала мне свои смутно-полезные плоды. По крайней мере я получил представление о том, какие бесы могли подстерегать меня на жизненной дороге. Наступали первые минуты туманного утра, и, когда такси, вырулив из переулка, покатило прочь из упаднического района, я почувствовал себя так, будто наконец вошел в ту благословенную фазу, о которой доктор Дюблан упомянул; будто ступил за ту черту баланса между бездной кошмара и рациональной твердью, исполненной соблазнов и подталкивающей к небытию. Меня захлестнуло великое ощущение избавления — мне вдруг показалось, что я могу вести безмятежное существование завороженного зрителя, для которого безумные угрозы Творца — пустой звук, а шум и хаос двух миров: внешнего и внутреннего — не более чем объекты для наблюдения.

Но ощущение это быстро улетучилось. Подлинная панацея от невзгод переменчивого бытия встречается чрезвычайно редко.