Закачавшись в пальцах девочки, яички заиграли радугою.

— Опал-арлекин, как называют такие камни итальянцы. — Отец Модест, приподняв ладонью, пригляделся внимательней к серебряным сочленениям украшенья. — Это не браслет, а нарукавье, девичье, не женское. Верно, к нему была пара, да потерялась.

— Так куда его? Оно — старое?

— Старое. Сюда.

Камешки пристроились в другую кучу.

Нелли давно уж приглядывалась, ожидая, когда из неразобранной груды извлекут восточное, видно, колье, в виде двух золотых змей, удерживающих крупный черный камень.

— Неужто золото? — обескураженно спросила Катя, наконец до него дотронувшаяся. — Экой странный цвет!

— О, нет, не золото! — Отец Модест ухватил двумя пальцами одну из змеек у головы, словно она была живой и могла укусить, выпустив из пасти черный камень. — Я встречал подобное у Платона, но вижу впервые. Сие оришалк. Право слово, настоящий оришалк! Сплав золота с медью.

— Сдается мне, что я уж слыхала это слово, батюшка, — Параша наморщила лоб. — Вот только никак не вспомню когда.

— Едва ли ты читывала Платона, Прасковия, — как-то вскользь заметил отец Модест. — Но откладываем вслед за девичьим зарукавьицем, украшение весьма старое.

— А сие что вообще такое? — Нелли еле удержала собственную руку.

— Застежка для верхнего платья, также давней работы. Сия камея никак не подходит, начало столетия нашего…

— Это бабушки Агриппины, она от Пугача нас с Орестом спасала… Дедушка брошь на годовщину свадьбы заказывал резчику в Милане.

— Она тебе рассказывала?

— Нет же, я камею надевала не раз, — пояснила Нелли нетерпеливо: ей казалось, что дело идет слишком уж медленно. — В первый раз я видала, как они молодые были, я и не поняла, что Грушенька и есть бабушка. А второй уж раз я самое себя видела, да брата маленьким…

— Ладно, брошь сия нам не надобна. — Отец Модест отложил камею вслед за рубином.

— Серьги-то какие, красота, — Катя залюбовалась изумрудами. — Только к твоим глазам к серым зеленое плохо. Не личит!

— Плохо, не личит, — передразнила Нелли. — Я что, на бал собираюсь? Что серьги, отче?

— То же, что и камея. Одного времени.

Свеча догорела до серебра, и пришлось втыкать в горячий подсвечник новую. Предвесенняя ночь за окном сгустилась до самого темного, предрассветного часа. Третья груда на столе убывала, превращалась в заметные по отдельности украшения, числом пять, три… в одно-единственное грубое золотое кольцо с мутноватым сапфиром.