— Это Вы к тому, что он не отбрасывает тени? — спросила Нелли.
Глава XLII
Глава XLII
— Как же мог я ранее не приметить? — сокрушался отец Модест, растирая тонкими перстами висок, словно его терзала жестокая мигрень. — Непростительное небрежение! Нет, не можем мы допустить, чтоб из такой безделицы дело отложилось опять! Ах, сколь я виноват!
— Но без тени он неуязвим, — озабоченно заметил Роскоф.
— Да он не без тени, Филипп, — досадливо поморщился отец Модест. — Его оболочка плотская, стало быть, подчинена законам физического естества. Есть объем и вес, не можно и без тени. Он прячет ее. Но КАК он ее прячет?
— Я заприметил нечто, могущее принесть нам пользу, — Роскоф вытянул шею, что-то выискивая в толпе. — Побудь покуда тут, Нелли.
Людское море тут же сомкнулось за спинами удаляющихся друзей: теперь она осталась одна. Пустое, не страшно.
Звуки полонеза уж гремели под сводами, и Нелли спряталась за огромною напольной вазой, расписанной морскими растениями: еще недоставало, чтоб кто-нибудь сдуру пригласил танцовать. Ваза стояла в изрядной нише, и по одну сторону из-за нее просматривалась стена, у которой на стульях восседали важные старухи, вооруженные зрительными стеклами на золоченых палочках. С другой стороны просматривался крайний ряд танцующих. Отчасти их, впрочем, загораживала огромная эпернь, ярусы коей только что не гнулись под тяжестью угощений. Чередующиеся грозды янтарного и черного винограда нависали над строем вазочек со взбитыми сливками, конфекты в прорезных бумажках взлезли на самый верх, меж тем как внизу румянились сдобные пирожки. Ничья небрежная рука не нарушила еще этой роскоши, но было явным, что красоваться ей недолго.
— Гляди, Поликсена, кто-то прячется в углу за вазоном! — прошептала девица лет шестнадцати. Две ярких птички колибри сидели в ее голубоватой куафюре, а третья парила на тоненькой проволочке, раскинув крылышки, над ними.
— Небось Аглая Минская, она нонче в розах, — ответила ей другая, коротенькая толстушка, украсившая голову незабудками. — Горюет небось — преображенец-то в столицу укатил. Но тише, кабы не услыхала.
Подруги, а по всему судя девицы были таковыми, взяли по вазочке сливок. Резво замелькали костяные ложечки.
— На твоем месте, Поликсена, я б сбежала с гусаром, — решительно заявила девица с колибри, облизываясь. — Кабы меня хотели выдать за старика судейского, так чего терять.
— Хорошо тебе говорить, Татьяна, — вздохнула толстенькая Поликсена. — Алтынов беден, как церковная мышь. Куда он меня может увезть, до ближайшей долговой ямы? Хошь не хошь, а идти мне за судейского.