У нас будет такой охрененный головач, что старина Тулли Наттер обосрется в своей могиле от зависти!

Он слышал это слово во всех его вариациях много раз, но не понимал его смысла.

Головач.

Что это?

Глаза маленького мальчика расширились в темноте, словно распустившиеся ночные цветы. Спрятавшись в шкафу скорчившейся, замершей тенью, он приоткрыл дверцу на полдюйма, но так и не смог ничего разглядеть. Его мучило любопытство.

Он должен был, должен был знать, что именно они там делают.

Он много раз слышал, как они говорили об этом — но только едва слышным шепотом, хитро улыбаясь и щуря глаза. Папа, дедушка, и иногда Дядя Хелтон. Так и сегодня, когда Папа пригнал свой трактор с пастбища.

— Этот проклятый Кодилл взял и сломал мою ограду, — ругался Папа. Дедуля оторвал глаза от своего рабочего стола.

— Опять?

— Ага. Вот ведь сраное дерьмо! Пропало еще шесть овец! Господь Всемогущий, надо что-то с этим делать!

Вот тогда Дедуля и улыбнулся той своей недоброй усатой улыбкой. — Что мы должны сделать, сынок, так это устроить головач.

— Точно! Урод украл моих овец уже третий раз за год. Устроим сегодня головач. По-любому! Покажем этому сукину сыну, как воровать моих овец!

Вот как они всегда называли это — что бы это ни было. «Головач».

Как в тот раз, когда он подслушал разговор Папы с Дедулей. Их шепот походил на скрип гравировальной иглы.

— Пап, Мейерс говорит, Маккроу сжег у него сарай с зерном. Он устраивает сегодня головач, приглашает нас присоединиться.