Мину спешит. Она бежит вдоль воды. Она должна найти Ребекку! Но ноги все глубже и глубже погружаются во влажную землю. Тонут с каждым шагом.

Мину!

Она застряла, не может сдвинуться с места.

И тут она видит в воде Ребекку. Ребекка лежит на спине в белой ночной рубашке. Длинные светло-рыжие волосы обрамляют ее бледное лицо. Взгляд устремлен в небо, рот открыт, как в экстазе. В одной руке она держит цветочную гирлянду. Неестественно яркую на фоне черной воды.

Она — утонувшая Офелия.

— Ты не Ребекка, — говорит Мину, сердито и раздосадовано.

Ребекка смотрит на нее. У нее лицо Ребекки. Тело Ребекки. Голос Ребекки. И в то же время это не она.

Несмотря на быстрое течение, девушка двигается по воде медленно и плавно. Она говорит, но губы не двигаются.

Женщину, которая позировала для этой картины, звали Элизабет Сиддал. Впоследствии она тяжело заболела. Обычно ванна, в которой она лежала, подогревалась лампами, чтобы вода не остыла. Но однажды лампы погасли. Увлеченный работой художник ничего не заметил. И Лиззи не стала его отвлекать. Она лежала и мучилась только ради того, чтобы сохранить иллюзию, созданную его воображением. Тот, кто теряет себя, дорого за это платит.

Где-то в реальной жизни звонят в дверь, но Мину судорожно цепляется за сон.

— Что ты хочешь мне сказать?

Твоя суперсила — в твоем мозге, Мину. Ты должна пробудиться. Ты должна осмелиться увидеть себя такой, какой тебя видят другие. ТЫ ДОЛЖНА ОТПУСТИТЬ.

Сон рассеивается, Мину просыпается. В дверь снова звонят.

* * *

Папа Мину небрит, под глазами у него темные круги, а изо рта пахнет кофе, когда он говорит, что Мину еще, может быть, не проснулась.

Анне-Карин, наверно, стоило подождать час-другой, прежде чем идти сюда. Но она спешила сделать это, пока мужество не покинуло ее.

Отец Мину приглашает Анну-Карин в дом. Идеального порядка тут нет, но все выглядит чисто и опрятно. Папа кричит, чтобы Мину спустилась — к ней пришли.