Духовная наставница толкала и тянула Дон вниз по восточному склону холма, не давая ей ни секунды отдыха, пока девочка не вышла на Бродвей.

Там ангел-хранитель растворилась в воздухе.

Дон понемногу пришла в себя. Пот градом катил с ее лба под палящим августовским солнцем, а грозовые тучи рассеялись, словно по мановению волшебной палочки.

Впервые в жизни Дон Пател почувствовала себя одинокой и всеми покинутой.

Сознание того, кто некогда был Патриком Шепердом, пробудилось.

Окруженный тьмой, он стоял на коленях на вершине скалистой горы. В ярко-красном зареве геенны он осмотрелся. Искра подожгла куст — тот вспыхнул странным оранжевым пламенем. Повалил густой, пахнущий серой дым.

Из тени на свет вышла женщина. Обнаженная. Ее тело вместо кожи покрывали какие-то роговые наросты; ногти бледные, словно лунный свет, длинные волнистые волосы были черны, как дно бездны. Ее нагое тело излучало похоть. Мускусные ароматы феромонов вызвали невольный трепет во всем теле мужчины.

Женщина заговорила глубоким грудным голосом:

— Сегодня — девятое ава,[66] Судный день. Отдайся мне.

В мгновение ока скелет Жнеца покрыли кровяные сосуды, нервы, мускулы и сухожилия. Еще секунда — и на тело наросла кожа.

— Кто ты? — спросил Патрик Шеперд. — Зачем ты перенесла меня сюда?

Женщина приближалась медленно, а мужчина чувствовал, как в его теле нарастает похоть.

— Я — буря, разбудившая Адама. Я — дух, воплотивший в себе дерево познания добра и зла. Я — смех спящего младенца. Я — желание, которое заставляет мужчин удовлетворять самих себя. Изрыгаемое ими семя попадает мне в лоно, зачиная демонов. Я олицетворяю тьму, черную дыру бытия, куда не проникает свет… Я — Лилит, а ты, Ной, будешь моим товарищем.

Ник Нунзиата Мысли напоследок

Ник Нунзиата

Мысли напоследок

Этот роман необычен. Он скорее напоминает паломничество со всеми присущими длительному путешествию чертами — восхождениями и спусками, испытаниями и бедами. Со временем конечная цель забывается, в памяти остается лишь путешествие. Так и в нашем случае сам процесс сбора материала для книги оставил неизгладимый след в памяти. Мне кажется, что мы со Стивом носились с этим замыслом, как общественно опасные автостопщики с оружием, готовые воспользоваться им при любом удобном случае. Мир «Божественной комедии» Данте, — сам по себе мрачный, темный, — находится за пределами времени и пространства, но если связать его с угрозами, тревожащими наших современников, он обретает поистине пугающие черты. Многое из случившегося лично с нами и происходящего в мире повлияло на развитие сюжетных перипетий: увлекало нас на неожиданные улицы, заставляя делать непредвиденные повороты, чтобы, в конце концов, привести к книге, которую вы держите в руках. Иногда казалось, что некоторые сюжетные ходы просто поджидали, прятались в тени, а потом незаметно подкрадывались к Стивену и ко мне.