– Я видел его по телевизору. День у меня сегодня относительно свободный, вот и решил: дай, думаю, прокачусь, посмотрю на него. Полагаю, я не единственный приезжий сегодня.

– Уж это точно, – воскликнул Бейсс.

– И все? – спросил Ланкте.

– Все, – сказал Джонни и, поколебавшись, добавил: – Ну, разве что… я думаю, он победит на выборах.

– Никто и не сомневается, – сказал Ланкте. – Если только мы не раздобудем чего-нибудь компрометирующего. А пока я полностью согласен с Бейссом. Держитесь от Стилсона подальше.

– За меня не беспокойтесь. – Джонни скомкал бумажный стаканчик и выбросил его. – Приятно с вами беседовать, джентльмены, но мне еще ехать в Дарем.

– Вы не собираетесь возвращаться в Мэн, Джонни? – как бы мимоходом спросил Ланкте.

– Не знаю. – Он переводил взгляд с поджарого, лощеного Ланкте, выбивавшего новую сигарету о циферблат часов, на Бейсса, крупного, усталого человека с лицом таксы. – Как, по-вашему, он попытается пойти дальше? Если попадет в палату представителей?

– Одному богу известно, – изрек Бейсс, возводя очи горе́.

– Такие приходят и уходят, – сказал Ланкте. Глаза его, темно-карие до черноты, безотрывно изучали Джонни. – Они как какой-нибудь редкий радиоактивный элемент, который моментально распадается. У людей вроде Стилсона нет твердой политической платформы, их временные коалиции быстро разваливаются. Видели сегодня толпу? Студенты и ткачихи превозносят до небес одного и того же человека! Это не политика, это мода, что-то вроде повального увлечения хулахупами, или енотовыми шапками, или париками «а-ля битлз». Он получит место в палате представителей и будет снимать пенки до семьдесят восьмого года. На этом все кончится, помяните мое слово.

Но Джонни сомневался.

На следующий день лоб у Джонни расцветился слева всеми цветами радуги. Темно-пурпурный – почти черный – над бровью переходил в красный, а на виске – отвратительное ярко-желтое пятно. Веко припухло, придав физиономии зверское выражение, точно у какого-нибудь подмигивающего фигляра в пошлом ревю.

Он двадцать раз с головой окунулся в бассейн и, тяжело дыша, откинулся в шезлонге. Чувствовал он себя хуже некуда. Минувшей ночью он спал меньше четырех часов, да и эти четыре часа его одолевали кошмары.

– Привет, Джонни… Как поживаете?

Он обернулся. Это был Нго, в рабочем комбинезоне и рукавицах, на лице вежливая улыбка. За его спиной стояла красная тележка с саженцами карликовых сосен, их корни бьши укутаны мешковиной. Вспомнив, как Нго называл сосенки, он сказал:

– Опять, я вижу, сорняки сажаете.

– Да, приходится. – Нго сморщил нос. – Мистер Чатсворт их любит. Я ему говорю: это один смех, а не деревья. Таких деревьев в Новой Англии видимо-невидимо. Тогда он делает так… – Тут лицо Нго сморщилось, и он стал похож на карикатурного монстрика из какой-нибудь передачи на сон грядущий. – И отвечает: «Ваше дело сажать».