Просвиркин выдернул из груды папок последнюю под номером 25, раскрыл ее.

—Тела, которые мы подобрали на площади Кирова опознаны: Граф Леонард, Виконт Виндетто де ла Вурд, Вельда фон Шварц, Свинцов Николай Иванович и еще украденный в ночь с воскресенья на понедельник труп Лебедева Леонида Филипповича. Также найден обгоревший попугай. Из вещественных доказательств имеются четыре ценных клинка, три из них сделаны из серебра, один— из платины, столовый нож, автомат «УЗИ» и куча патронов. Кстати, из трупа Лебедева извлекли тридцать три платиновые пули. В кармане пальто Вельды обнаружены две обоймы, все до единой пули из платины. Ценностей килограммов на пять. Кроме всего на пальцах Леонарда и Вельды имелись золотые перстни, возраст коих около тысячи лет. При Виконте находился червонного золота портсигар. Ну и еще, конечно, больше тонны битого гранита.

—Чем взорвали памятник?— спросил Григоревич.

—Нет, товарищ подполковник,— заговорил Сидоренко,— памятник не взорвали, он просто рассыпался.

—Чем же объяснить горы битого стекла?

—Мы не можем этого объяснить,— проговорил Иннокентий Алексеевич, прекрасно понимая, что их начальник таких ответов не приемлет.

—А что вы можете?!!— закричал подполковник, а Просвиркин мысленно плюнул: «Черт побери!»

Григоревич продолжал:

—Собирать факты? Это может любой мальчишка-выпускник. Вас поставили на это место, чтобы вы делали выводы, а вы, товарищи, подсовываете мне двадцать пять томов первостатейного идиотизма, сделавшего бы честь Михаилу Афанасьевичу Булгакову! Или кто-то из вас собирается стать бумагомарателем подобно ему? Если есть такое желание,— скажите сразу,— я поспособствую.

В кабинете наступило молчание. «Неверующий идиот,— подумал Сидоренко.— Коммунист, одно слово!.. Помоги нам, Бог, понять, что произошло... Пропади все пропадом!..»

—Это чудовищно!— опять воскликнул Григоревич,— Двадцать смертей за одну неделю! Вы можете это объяснить, а? Кто такой Леонард? Кто Вельда? Кто Виконт, Свинцов, Кобальт, Гребенцов, Козлов? Кто, кто они?!! Это чистейший бред, что Гребенцов и Цицерон— одно и то же лицо, как и Кобальт с Освальдом.

—Вот,— прервал его Сидоренко, не боявшийся репрессий со стороны этого подполковника, кидая на стол заключение медэкспертизы.— Надеюсь— вы не подумаете, что мы с ними состоим в заговоре.

Беря в руки документ, Вячеслав Архипович пробурчал:

—Я еще из ума не выжил.

И стал читать. И, чем дальше он читал, тем темнее и темнее становился его взгляд. Леонид Васильевич улыбался, радуясь тому, что, наконец, удалось поколебать атеизм этого коммуниста. Григоревич положил лист на стол и посмотрел на Просвиркина: