Когда он показал фотографии Паркеру Фейну, художник сразу выдвинул ту же версию:

— Поджарь меня на адском огне и угости этим блюдом дьявола, если я ошибаюсь! — вскричал он. — Но это фотография женщины в трансе или наркотическом оцепенении. Ей явно промыли мозги, как и тебе. Боже мой, это дело с каждым днем приобретает все более загадочный и интригующий оборот! Вообще-то следовало бы пойти в полицию, но на чьей она стороне? А вдруг ты перебежал дорогу правительственному ведомству? В любом случае ясно, что не ты один влип в дурную историю, дружище. Этот священник и эта женщина тоже замешаны в ней. Сдается мне, что все гораздо более серьезно, чем я предполагал.

И сейчас, сидя за столом в гостиничном номере, Доминик спрашивал, глядя на лежащие перед ним фотографии:

— Кто вы? Как вас зовут? Что с нами произошло?

Снаружи над ночным Портлендом с грохотом сверкнула молния, словно космический извозчик поторапливал ею ленивый дождь, и тысячи капель забарабанили по стенам, окнам, крыше гостиницы, словно копыта ошпаренных кнутом лошадей по мостовой.

Позже, укладываясь спать, Доминик тщательно привязал себя к кровати нейлоновой веревкой, предварительно обмотав запястье клейкой лентой, чтобы не поранить кожу. Веревка была значительно прочнее обычной, поскольку предназначалась для альпинистов. Доминик решил использовать именно ее, ибо уже имел горький опыт: в ночь на 28 декабря он перегрыз во сне бечевку и таким образом освободился. Нейлоновая же веревка была тверда, как медный кабель.

В ту ночь в Портленде он трижды просыпался, мокрый от пота и борьбы с удерживавшей его в постели привязью, с бешено колотящимся от страха сердцем.

— Луна! Луна! — как заведенный повторял он.

3

3

Лас-Вегас, Невада

После Рождества Жоржа Монтанелла отвезла Марси к доктору Луису Бесанкорту. Там девочка закатила такую истерику, что не только расстроила врача и напугала мать, но и привела их обоих в замешательство.

— Никаких врачей! — закричала Марси, едва оказалась в приемной. — Они сделают мне больно!

Она визжала, плакала и пыталась вырваться и убежать.

Обычно достаточно было легкого шлепка, чтобы расшалившаяся или заупрямившаяся Марси образумилась. Однако на этот раз Жоржа добилась обратного эффекта: Марси стала кричать и плакать пуще прежнего.

Лишь с помощью опытной сестры удалось завести ребенка в кабинет, но к этому времени Жоржа была уже не на шутку встревожена странным поведением дочери. Доктор Бесанкорт тоже не сумел успокоить девочку: не помогли ни шутки, ни ласковое обхождение. Она не давала осмотреть себя, кричала, колотила доктора кулачками, отбивалась ногами, и в конце концов мать и медсестра вынуждены были держать ее за руки и за ноги, чтобы дать возможность доктору произвести осмотр. Ее ужас достиг высшей степени, когда он извлек офтальмоскоп, чтобы осмотреть глаза: как и на Рождество, девочка описалась. После этого, однако, она успокоилась и замолчала, хотя и продолжала едва заметно дрожать и была смертельно бледна. Ее странный отчужденный вид вновь навел Жоржу на мысль об аутизме.