— Но, полковник, если допустить, что Кронин, Корвейсис, Толк и Эмми Халбург заразились и перестали быть людьми или стали какими-то другими, не такими, как мы с вами, тогда зачем им популяризировать свои скрытые возможности, совершая чудесные исцеления или демонстрируя способность управлять на расстоянии различными предметами? В их интересах было бы держать свою силу в секрете и исподволь заражать все больше и больше людей.

На Леланда этот аргумент не возымел никакого действия.

— Механизм всей этой чертовщины нам пока не известен, — стоял он на своем. — Возможно, подвергшийся заражению не может сопротивляться проникшему в него паразиту и становится его рабом. А может быть, паразит и хозяин человеческой оболочки взаимодействуют, помогая один другому, при этом хозяин может и не подозревать, что в него кто-то вселился, — вот вам и ответ на ваш вопрос, почему Эмми Халбург и другие не знают, откуда взялись их удивительные способности. Но, так или иначе, подобный субъект уже не может считаться человеком в полном смысле слова. И, на мой взгляд, Полничев, ему больше нельзя доверять. И поэтому я прошу вас взять под стражу всю семью Толка. Ради бога, изолируйте ее немедленно!

— Как я уже сказал вам, полковник, дом Толка окружен журналистами. Если я приеду туда со своими ребятами арестовывать Уинтона и его жену, вся наша операция будет провалена. И хотя я больше не верю в ее успех, я не стану срывать ее сам. Я знаю свои обязанности.

— Надеюсь, ваши люди наблюдают за домом Толка?

— Да.

— А что насчет семьи Мендоза? Если инфекция передалась от Толка мальчику, как это ранее случилось с самим Уинтоном...

— Мы наблюдаем за этой семьей. Но и там нам мешают репортеры...

Не меньше хлопот было и с отцом Стефаном Вайцежиком. Священник побывал у Мендоза и Халбургов, прежде чем Фостеру Полничеву стало известно, что там происходит. Несколько позже агент ФБР видел святого отца напротив осажденного полицией и толпой зевак дома в Эванстоне, как раз тогда, когда Шаркл взорвал бомбу. Но после этого священник исчез, и вот уже шесть часов, как его никто не видел. Оставалось лишь предполагать, что он анализирует случившееся и пытается связать все странные происшествия в одну цепочку, что, по мнению Полничева, являлось лишним доводом в пользу его предложения рассекретить операцию, пока еще не поздно.

Леланд Фалькирк вдруг почувствовал, что все расползается, выходит из-под контроля, и у него перехватило дыхание от одной только этой кощунственной мысли, ибо он посвятил всю свою жизнь философии и принципам осуществления контроля — безусловного, железного, над всем без исключения. Контроль являлся для него главенствующим делом, все остальное отодвигалось на второй план. В первую голову — самоконтроль. Необходимо научиться безошибочно управлять своими желаниями и порывами, в противном случае не избежать разрушения от всяческих соблазнов: алкоголя, наркотиков, секса и тому подобного. Во многом убеждения полковника сложились под влиянием его набожных родителей, которые начали вдалбливать в голову мальчика эти заповеди, еще когда он был несмышленышем. Крайне важно также контролировать процессы мышления; надо принуждать себя всегда полагаться исключительно на логику и здравый смысл, ибо человек по своей натуре склонен впадать в предрассудки, действовать по шаблонам, основанным на неразумном миропонимании. Этот урок он извлек уже вопреки, а не благодаря своим родителям, посещая молитвенные собрания секты пятидесятников и наблюдая, с ужасом и страхом, как они падают на пол, визжат и бьются в религиозном экстазе, якобы движимые некой силой, которую они называли «Святым Духом», а на самом деле просто доводя себя до истерического припадка. Нужно также контролировать свой страх, иначе можно легко сойти с ума. Он научился не бояться родителей, которые избивали и наказывали Леланда «ради его же собственной пользы», ибо были убеждены, что в мальчика вселился дьявол и нужно его изгнать. Одним из способов победить страх Леланд решил избрать намеренное причинение себе боли, надеясь таким образом развить в себе выносливость, привычку к ней и, соответственно, перестать бояться того, что может причинить боль. Леланд Фалькирк контролировал себя, свою жизнь, своих подчиненных, поручения, которые должен был исполнить, и так было всегда. И вот теперь он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией, и впервые за сорок лет был на грани срыва. — Полничев, — сказал он. — Сейчас я положу трубку, но вы оставайтесь у телефона. Мой человек наладит специальную прямую селекторную связь между мной, вами, вашим директором, Ридденхауэром и нашим куратором в Белом доме. Мы должны выработать жесткую политику и наилучший способ ее осуществления. Я не допущу никакого слюнтяйства и мягкотелости, мы не выпустим ситуацию из рук, даже если для этого потребуется уничтожить зараженных людей, будь то славные девочки или святые отцы. И мы спасемся сами, клянусь вам!