– Ладно,– сказал Сильвера, глянув на потолок. – Если этот человек должен умереть именно в этом месте, в вонючей камере, то помоги ему умереть легко. Господь! Ладно? Просто… Вот и все. Я не знаю, что еще говорить.

Старик молчал.

Его дружок Чико, лежавший под стенкой в другом конце камеры, поднял голову:

– Эй, Рамон, ты с кем это разговариваешь?

Отец Сильвера кончил молитву для Палатазина и перекрестился.

– Надеюсь, что вы ошибаетесь,– сказал он полицейскому. – Но если нет, то пусть поможет вам Господь.

– И вам,– тихо сказал Палатазин. Он поднялся, открыл дверь, провожая священника, и остался стоять, глядя, как Сильвера садится в свой “рэмблер”. Сильвера не оглянулся, и Палатазин заметил, что священник дрожит. Он вслушался в свист ветра, мчащего по улице пыль, рвущего полы пальто Сильверы. Вид у него был странный, зловеще предвещавший бурю. Он никогда раньше не видел над Лос–Анжелесом такого неба.

Сильвера едва не упал под порывом ветра. Он почувствовал, как песок царапает кожу лица, а забравшись в машину, он заметил, что внизу, у ветрового стекла, собрался принесенный ветром песок. Он повернул ключ зажигания и поехал прочь, пронизываемый стыдом.

Палатазин затворил дверь.

– Мне нужно ехать, мисс Кларк,– сказал он. – Вы напишите нужную статью?

– Да,– сказала она. – Почему я не могу ехать с вами?

– Вы? – переспросил он. – Если отец Сильвера не согласился, то почему вы вдруг…

– Допустим, это… комбинация профессионального и личного интереса. И на этом остановимся.