— Каким образом?

— Любым. Это тело принадлежит женщине, и у него женские желания. Но я — Вамфири, и у меня желания вампиров.

— Вам не обязательно пить кровь.

— Это не так. Кровь — это жизнь.

— Тогда к этому времени вы должны были уже умереть или лишиться сил, потому что вы ничего не ели. Не ели ничего, пока я находился здесь.

Сам он ел в саду, путешествуя туда и обратно через бесконечность Мёбиуса, но все это скорее следовало назвать перекусыванием на ходу, чем едой, так как он не хотел терять ее из виду, не хотел упустить... чего-нибудь.

Когда она вновь заговорила, голос ее был холоден.

— Гарри, если вы настойчиво желаете остаться... я не могу нести за это ответственность.

Прежде чем он успел ответить, она встала и выскользнула из огромного зала, исчезнув с гордым видом. Раньше Гарри не следил за ней и не пытался шпионить, но должно было настать время и для этого, и он понял, что оно настало.

— Куда она идет? — спросил он давно мертвых хрящевидных существ, останки которых украшали замок.

Резная кость на перилах лестницы, ведущей с верхних уровней, ответила ему:

— Она спускается в свою кладовую, Гарри. Ее рука и сейчас лежит на мне.

— В кладовую?

— Туда, где, как и покойный Драмал Прокаженный, она хранит несколько полуживых трогов.

— Она сказала мне, что освободила всех своих трогов, отослала их по домам.

— Но не этих, — ответили перила, которые когда-то были тротом. — Этих держат для того, чтобы превращать во что-нибудь, а во время осады их едят.

Гарри спустился на три уровня ниже, увидел, как Карен плавно проплывает в темный проем дверной ниши, и последовал за ней. Она активизировала какого-то трога, достав его из кокона. Гарри оставался в тени, не выдавая себя мыслями. Он наблюдал за тем, как Карен раскладывала трога на столе. Существо это едва ворочалось, не вполне проснувшись. Оно покорно распласталось, с готовностью откинув свою безобразную доисторическую голову.

Она открывала рот... разевала пасть! Кровь обагряла ее десны, стекая с серповидных клыков, впивавшихся в судорожно пульсирующую гортань бедного существа. Нос ее сжался, расплющился, а глаза в сумеречном освещении светились, как рубины.

— Карен! — воскликнул Гарри.

Она отпрянула от стола, зашипела, послала ему длинное и цветастое проклятие, а затем, в ярости пролетев мимо него, исчезла. Больше откладывать было уже нельзя; твердо зная, что ему придется сделать, Гарри вновь отправился в сад...