…Если он, настоящий Робинсон Брюс, перестанет быть нужным для них. Может, он еще будет им нужен, чтобы система заработала… Впрочем, управляться с готовой системой сможет и ребенок, а нужна-то она по-хорошему всего один раз — когда неизвестно где всплывет ЭТО… Пытаться бежать? Сомнительно… Его сопровождающий не слабее и уж, конечно, в его раз опытнее. Позвать полицию? Смешно. Скорее всего, он окажется в сумасшедшем доме, а уж там достать его — нет проблем.

Постепенно вызревала другая мысль, безумная, самая дерзкая. Внезапно рассказать им, что он все понимает… Огорошить. Пойти на вербовку. Что дальше? По обстоятельствам. От прямого нападения и бегства до вступления в долгую, сложную игру. Обычно все переговоры он вел через человека, отрекомендовавшегося Антони Бирком (Роби сомневался уже и в том, что он действительно Антони Бирк). Именно ему надо было сообщать, что нужно для работы… и какие вообще возникли просьбы. Встречались они каждый день, и не было трудности в том, чтобы отозвать его… и рассказать о том, что же ему поручили искать.

— Все это плохо, господин Брюс, — сказали ему, — очень плохо в первую очередь для вас… Потому что, как вы, наверное, поняли, никому не следует понимать, что мы, собственно говоря, ищем. И уж тем более — зачем… Никому. И вы, конечно, поняли, что мы не позволим никому узнать об этом.

В этом месте Робинсон Брюс гулко сглотнул слюну, и собеседник вдруг склонил голову к плечу и радостно, тепло заулыбался.

— Но в происшедшем есть своя хорошая, даже очень хорошая сторона. Мы были бы очень плохие заговорщики, если бы не просчитывали и такой вариант. Конечно же, вы выбраны не зря… Говоря откровенно, мы следили за вами. Судьба обычного гоим[16] (Роби не знал этого слова) была бы такой, какую и заслуживает райя[17] (этого слова Роби тоже не знал). Вы подтвердили (если это нужно еще раз подтверждать), что люди нашей расы гениальны от рождения. Ведь ни человек романской, ни человек германской расы никогда бы сам до всего не додумался… И потому подождите. Вам будет сделано предложение.

Ночью Робинсона позвали в комнатку на первом этаже банка, где висели портреты, стоял длинный стол и буфеты красного дерева. Трое сидели неподвижно, положив руки на колени, как статуи фараонов. Ветер врывался из окна, колыхал тяжелые шторы. Трое разглядывали стоящего Брюса, снизу вверх. За спиной инженера оказался вдруг еще кто-то с кошачьими движениями, еле заметный в темноте. Трое вели себя так, словно этого четвертого вообще нигде не существует. Антони Брик уважительно поглядывал на двоих и явно был здесь самым младшим. Наконец сидящий в центре улыбнулся.